[Lika_k]

Vijay Seshadri
Thunderstruck
The house collapsed and I was crushed under the rubble,
pulverized, but here I am,
walking around as if I were alive — 

the swain,
with an oxeye daisy in my buttonhole,
the bitter voluptuary, never satisfied,
the three-legged dog,
the giant under the tiny parasol at
the Fontaine-de-Vaucluse,
the only Abyssinian in the choir of the
Abyssinian Baptist Church.

(Somebody must have done a self-portrait of me.)

Just amazing. I think I could wrap my arms all the way around
the 24,901-miles-circumferenced Earth.

(с)

@темы: s, 20, 21, english-american

---

[Lika_k]

John Keats
To one who has been long in city pent,
'Tis very sweet to look into the fair
And open face of heaven,—to breathe a prayer
Full in the smile of the blue firmament.
Who is more happy, when, with heart's content,
Fatigued he sinks into some pleasant lair
Of wavy grass, and reads a debonair
And gentle tale of love and languishment?
Returning home at evening, with an ear
Catching the notes of Philomel,—an eye
Watching the sailing cloudlet's bright career,
He mourns that day so soon has glided by:
E'en like the passage of an angel's tear
That falls through the clear ether silently.

Джон Китс
Из городского вырвавшись полона,
Так сладостно взирать на голубой
И чистый лик небес, дыша мольбой,
Летящей ввысь, к улыбке небосклона.

Что радостнее, чем возлечь на лоно
Травы, с душой, довольною судьбой,
И повесть, принесенную с собой,
Читать, о страстном пыле, утомленно?

Когда стемнеет неба бирюза,
Идти домой под песню Филомелы,
И, к рою облачков воздев глаза,
Жалеть, как скоро день достиг предела,
Умчался, словно ангела слеза
В эфире чистом тихо пролетела.

пер. Шломо Крол (sentjao)

@темы: k, 19, english-british, к (rus), krol, shlomo (sentjao)

---

[Lika_k]

John Keats
The Human Seasons
Four Seasons fill the measure of the year;
There are four seasons in the mind of man:
He has his lusty Spring, when fancy clear
Takes in all beauty with an easy span:
He has his Summer, when luxuriously
Spring's honied cud of youthful thought he loves
To ruminate, and by such dreaming high
Is nearest unto heaven: quiet coves
His soul has in its Autumn, when his wings
He furleth close; contented so to look
On mists in idleness—to let fair things
Pass by unheeded as a threshold brook.
He has his Winter too of pale misfeature,
Or else he would forego his mortal nature.

@темы: k, 19, english-british

---

[Lika_k]

Archipoeta
Salve mundi domine, Cesar noster ave!
cuius bonis omnibus iugum est suave;
quisquis contra calcitrat putans illud grave,
obstinati cordis est et cervicis prave.

Princeps terre principum, Cesar Friderice,
cuius tuba titubant arces inimice,
tibi colla subdimus, tygres et formice
et cum cedris Libani vepres et mirice.

Nemo prudens ambigit te per dei nutum
super reges alios regem constitutum
et in dei populo digne consecutum
tam vindicte gladium, quam tutele scutum.

Unde diu cogitans quod non esset tutum
Cesari non reddere censum vel tributum,
vidua pauperior tibi do minutum,
de cuius me laudibus pudet esse mutum.

Tu foves et protigis magnos et minores,
magnis et minoribus tue patent fores;
omnes ergo Cesari sumus debitores,
qui pro nostra requie sustinet labores.

Dent fruges agricole, pisces piscatores,
auceps volatilia, feras venatores:
nos poete pauperes, opum contemptores,
scribendo Cesareos canimus honores.

Filius ecclesie fidem sequor sanam,
contempno gentilium falsitatem vanam;
unde iam non invoco Febum vel Dianam
nec a Musis postulo linguam Tullianam.

Christi sensus imbuat mentem christianam,
ut de christo domini digna laude canam,
qui potenter sustinens sarcinam mundanam
relevat in pristinum gradum rem Romanam.

Scimus per desidiam regum Romanorum
ortas in imperio spinas impiorum
et sumpsisse cornua multos populorum,
de quibus commemoro gentem Lombardorum.

Que dum turres erigit more Giganteo
volens altis turribus obviare deo,
contumax et fulmine digna Ciclopeo
instituta principum sprevit ausu reo.

Libertatis titulo volens gloriari,
nolens in Italia regem nominari,
indignata regulis legum cohartari
extra legum terminos cepit evagari.

De tributo Cesaris nemo cogitabat,
omnes erant cesares, nemo censum dabat;
civitas Ambrosii velud Troia stabat,
deos parum, homines minus formidabat.

Dives bonis omnibus et beata satis,
nisi quia voluit repugnare fatis;
cuius esse debuit summa libertatis,
ut quod erat Cesaris daret ei gratis.

Surrexit interea rex iubente deo,
metuendus hostibus tamquam ferus leo,
similis in preliis Jude Machabeo,
de quo quicquid loquerer minus esset eo.

Non est eius animus in curanda cute,
curam carnis comprimit animi virtute;
de communi cogitans populi salute
pravorum superbiam premit servitute.

Quanta sit potencia vel laus Friderici,
cum sit patens omnibus, non est opus dici;
qui rebelles lancea fodiens ultrici
representat Karolum dextera victrici.

Hic ergo considerans orbem conturbatum
potenter agreditur opus deo gratum,
et ut regnum revocet ad priorem statum,
repetit ex debito census civitatum.

Prima suo domino paruit Papia,
urbs bona, flos urbium, clara potens pia;
digna foret laudibus et topographia,
nisi quod nunc utimur brevitatis via.

Post Papiam ponitur urbs Novariensis,
cuius pro imperio dimicavit ensis
frangens et reverberans viribus inmensis
impetum superbie Mediolanensis.

Carmine, Novaria, semper meo vives,
cuius sunt per omnia commendandi cives;
inter urbes alias eris laude dives,
donec desint Alpibus frigora vel nives.

Letare, Novaria, numquam vetus fies,
meis te carminibus renovari scies:
fame tue terminus nullus erit dies;
nunc est tibi reddita post laborem quies.

Mediolanensium dolor est inmensus,
pre dolore nimio conturbatur sensus;
civibus Ambrosii furor est accensus,
dum ab eis petitur ut a servis census.

Interim precipio tibi, Constantine:
iam depone dexteram, tue cessent mine!
Mediolanensium tante sunt ruine,
quod in urbe media modo regnant spine.

Tantus erat populus atque locus ille,
si venisset Gretia tota cum Achille,
in qua tot sunt menia, tot potentes ville,
non eam subicere possent annis mille.

Iussu tamen Cesaris obsidetur locus,
donec ita venditur esca sicut crocus.
In tanta penuria non est ibi iocus,
ludum tandem Cesaris terminavit rocus.

Sonuit in auribus angulorum terre
et in maris insulis huius fama gerre;
quam si mihi liceat plenius referre,
hoc opus Eneidi poteris preferre.

Modis mille scriberem bellicos conflictus,
hostiles insidias et viriles ictus,
quantis minis inpetit ensis hostem strictus,
qualiter progeditur castris rex invictus.

Erant in Ytalia greges vispillonum;
semitas obsederat rabies predonum,
quorum cor ad scelera semper erat pronum,
quibus malum facere videbatur bonum.

Cesaris est gloria, Cesaris est donum,
quod iam patent omnibus vie regionum,
dum ventis exposita corpora latronum
surda flantis boree captant aure sonum.

Iterum describitur orbis ab Augusto,
redditur res publica statui vetusto;
pax terras ingreditur habitu venusto,
et iam non opprimitur iustus ab iniusto.

Volat fama Cesaris velut velox ecus;
hac audita trepidat imperator Grecus;
iam, quid agat nescius, iam timore cecus,
timet nomen Cesaris ut leonem pecus.

Iam tiranno Siculo Siculi detrectant;
Siculi te siciunt, Cesar, et exspectant;
iam libenter Apuli tibi genu flectant,
mirantur quid detinet, oculos humectant.

Archicancellarius viam preparavit,
dilatavit semitas, vepres extirpavit;
ipso iugo Cesaris terram subigavit
et me de miserie lacu liberavit.

Imperator nobilis, age sicut agis!
sicut exaltatus es, exaltare magis!
fove tuos subditos, hostes cede plagis
super eos irruens ultione stragis!


Архипиита Кёльнский
Здравствуй, Фридрих, кесарь наш, государю слава,
Чья всем добрым людям власть на земле по нраву.
Кто ж противу твоего восстает устава,
Суть жестоковыйные, их сердца неправы.

Принц, во власти коего принцы мировые,
Вражью рать твои страшат трубы боевые,
С тигром мошка - пред тобой все склоняют выи,
С кедрами ливанскими травы полевые.

Мудрым нет сомнения: по произволенью
Божью над царями ты утвердил правленье,
И народа Божия ты снискал хваленье -
Щит твой - в оборону им, меч - во избавленье.

День за днем я думаю, что сие не скрыто:
Не плачу я кесарю подати да мыта.
Нищий, как вдова, воздаст малый дар пиита:
Стыдно было б мне молчать - песнь мою прими ты.

О великих и меньших - вся твоя забота,
Ты великим и меньшим отворил ворота.
Все в долгу мы у тебя, нашего оплота,
Ибо наш покой - твоя тяжкая работа.

Труд крестьянина - хлеба, пасечника - сота,
Ловля рыбы - рыбака, егеря - охота.
У поэта бедного к злату нет почета:
Воспеваю кесаря доблесть и щедроты!

Церкви я христовой сын правого канона,
Божествам языческим я не бью поклоны,
Не зову Диану я или Аполлона,
И не к Музам речь реку в стиле Цицерона.

Христианской веры дух полон, и закона,
От Христа честну хвалу буду петь у трона
Мощно груз подъявшему власти и короны,
Рима честь вернувшему, как во время оно.

По небрежности царей римских в прежне время
Терниев нечестия расплодилось семя,
И народов рог порос терниями семи.
Я из всех упомяну ломбардийцев племя.

Как гиганты ввысь они возвели твердыни,
Чтоб дойти до Господа, до небес святыни.
Молния циклопова их срази, низрини,
Власть отвергших принцепса в дерзостной гордыне

Возжелав прославиться, и во имя воли,
И царей в Италии не желая боле,
Мня закон бесчестием, восхотели доли,
В каковой закона бы бремя обороли.

Перестали кесарю собирать налоги,
Всяк у них стал кесарем, кесари так многи!
И медиоланские сделались чертоги
Троей, коей не страшны ни цари, ни боги.

Всяко изобилье им и добро любое
Было б, если б не пошли воевать с судьбою.
Высшей было б вольностью, если б меж собою
Порешили кесарю дань отдать без бою.

Велий волей Божею поднялся владыка
Страшный недругам, как лев, возревевший дико,
Как Иуда Маккавей - доблестен толико,
Выше всяких слов его слава превелика.

Духом он силен весьма, кожей не изнежен,
Доблесть духа пестует, к телу же небрежен.
О народном благе лишь думает, прилежен,
И теснит гордыню тех, зол кто и мятежен.

Таковая Фридриха мощь со славой вместе:
Что скажу я? Ведь о ней всюду мчатся вести,
Как разил мятежников он стрелою мести
И достиг победною дланью Карла чести.

Сей, размыслив, что раздор мир терзает люто,
С Богом к делу приступил яростно и круто.
Дабы царство возродить и утишить смуты,
У общин потребовал выплатить трибуты.

Первой подчинилася принцепсу Павия:
Цвет общин, прекрасный град, нравы в ней благие.
Нет местописания здесь и энкомия:
Написал бы, краткости сказа не ищи я.

За Павией вслед пришел славный град Новарский,
Что мечом своим служил в рати государской,
Силой шли несметною, ради власти царской,
На Медиоланум, град гордости бунтарской.

Будь вовек, Новара град, жив в моем глаголе,
Ведь народ твой похвалы всех достоин боле.
В прочих градах славна будь, наслаждайся в холе,
На вершинах Альп снега не прейдут доколе.

Веселись, Новара град, ты не станешь старой!
Век нова, хвалима век ты моей кифарой,
Имя не расстанется доброе с Новарой.
Заслужила ты покой после битвы ярой.

У медиоланцев же велико страданье,
Потеряли в горести самообладанье,
В городе Амвросия ужас и рыданье,
Обложили тяжкою город рабской данью.

А теперь я поведу речь о Константине:
Отврати десницу ты, не грози нам ныне.
Вот, медиоланцев град весь лежит в руине,
Так, что тернием порос в самой середине.

Столько было люда в нем и такая сила -
Коль вся Греция пришла б с воинством Ахилла,
В коей столько крепостей, города и филы,
Войско б то за тыщу лет их не покорило.

Но по воле кесаря обложили станом
Град, и в нем сравнялся хлеб по цене с шафраном.
Не до шуток, коль живот не набить и граном -
Кесарь завершил игру: мат, Медиоланум!

Весть несется по земле, что миланцы в плаче,
Славят и на островах кесаря удачи.
Коли можно мне сказать: право, не иначе -
Энеиды тот поход был весьма препаче.

Тыщу раз по-разному битвы протяженье
Опишу, и бой с врагом, и мужей сраженье,
Поражение врага, силы напряженье,
Кесарева воинства мощное движенье.

Завелись в Италии воровские своры,
Шайками наполнились все ее просторы.
Их преступные сердца к злодеянью скоры,
И казалось злое им благом без укора.

Слава, слава кесарю, кесарь - нам опора,
Чье открыто царствие для любого взора!
Кем Борею отданы висельники-воры,
И в глухих ушах у них - ветров разговоры.

Опись мира сделана Августа по слову,
Благоденство древнее в государстве снова,
В нашу землю мир пришел, радости основа,
Нету утеснения доброму от злого.

Мчится слава кесаря словно конь крылатый,
Император Греции в страхе пред расплатой.
Уж он мечется, уж слеп, в трепете проклятый,
Словно овен предо львом, ужасом объятый.

И постыл Сицилии уж тиран-мучитель,
Сица цель Сицилии: кесарь - наш правитель!
И Апулия в слезах: будь нам повелитель,
На коленях молят: к нам поспеши, спаситель!

Архиканцлер путь тебе уготовил, праву
Сотворил стезю, свиней он изгнал ораву,
Всех заставил он принять кесаря державу,
И ко мне, бедняге, щедр, по благому нраву.

Благородный кесарь наш, буди же как есте!
Кольми чести ты стяжал - буди больше чести!
Будь же добрым к подданным, а врагов, всех вместе,
Ты ударом порази справедливой мести.

пер. Шломо Крол (sentjao)

@темы: 12, deutsche, middle ages, a, к (rus), а (rus), krol, shlomo (sentjao)

---

[Lika_k]

W. H. Auden
Look, Stranger! (1936)
XXVII
Fish in the unruffled lakes
Their swarming colours wear,
Swans in the winter air
A white perfection have,
And the great lion walks
Through his innocent grove;
Lion, fish and swan
Act, and are gone
Upon Time’s toppling wave.

We, till shadowed days are done,
We must weep and sing
Duty’s conscious wrong,
The Devil in the clock,
The goodness carefully worn
For atonement or for luck;
We must lose our loves,
On each beast and bird that moves
Turn an envious look.

Sighs for folly done and said
Twist our narrow days,
But I must bless, I must praise
That you, my swan, who have
All gifts that to the swan
Impulsive Nature gave,
The majesty and pride,
Last night should add
Your voluntary love.

@темы: a, 20, auden, w.h., english: anglo-american

---

[Lika_k]

Francesco Petrarca
Valle che de’ lamenti miei se’ piena,
fiume che spesso del mio pianger cresci,
fere selvestre, vaghi augelli et pesci,
che l’una et l’altra verde riva affrena,

5aria de’ miei sospir’ calda et serena,
dolce sentier che sí amaro rïesci,
colle che mi piacesti, or mi rincresci,
ov’anchor per usanza Amor mi mena:

ben riconosco in voi l’usate forme,
10non, lasso, in me, che da sí lieta vita
son fatto albergo d’infinita doglia.

Quinci vedea ’l mio bene; et per queste orme
torno a veder ond’al ciel nuda è gita,
lasciando in terra la sua bella spoglia.

Франческо Петрарка
Луг, полный плачей, как во время старо,
Река течет, от слез моих взрастая,
Лесные звери, птицы, рыбья стая,
Кою теснит брегов зеленых пара.

От стона ясный воздух полон жара:
Исчезла сладость, в горечи истая,
С печалью узнаю сии места я,
Где так привычны мне любви удары.

Привычен образ этих форм и ведом,
Во мне ж былой исчезло жизни благо
И боль моя безмерна и сурова.

Я в небеса, былому счастью следом,
Гляжу, куда оно взлетело, наго,
В земле оставив дивные покровы.

пер. Шломо Крол (sentjao)

@темы: italian, 14, sonnet, p, rinascimento, к (rus), krol, shlomo (sentjao), п

---

[Lika_k]

W. H. Auden
Look, Stranger! (1936)
XXVI
That night when joy began
Our narrowest veins to flush,
We waited for the flash
Of morning's levelled gun.

But morning let us pass,
And day by day relief
Outgrows his nervous laugh,
Grown credulous of peace,

As mile by mile is seen
No trespasser's reproach,
And love's best glasses reach
No fields but are his own.

@темы: a, 20, auden, w.h., english: anglo-american

---

[Lika_k]

Иосиф Бродский
Диалог
«Там он лежит, на склоне.
Ветер повсюду снует.
В каждой дубовой кроне
сотня ворон поет.»
«Где он лежит, не слышу.
Листва шуршит на ветру.
Что ты сказал про крышу,
слов я не разберу.»

«В кронах, сказал я, в кронах
темные птицы кричат.
Слетают с небесных тронов
сотни его внучат.»
«Но разве он был вороной:
ветер смеется во тьму.
Что ты сказал о коронах,
слов твоих не пойму.»

«Прятал свои усилья
он в темноте ночной.
Все, что он сделал: крылья
птице черной одной.»
«Ветер мешает мне, ветер.
Уйми его, Боже, уйми.
Что же он делал на свете,
если он был с людьми.»

«Листьев задумчивый лепет,
а он лежит не дыша.
Видишь облако в небе,
это его душа.»
«Теперь я тебя понимаю:
ушел, улетел он в ночь.
Теперь он лежит, обнимая
корни дубовых рощ.»

«Крышу я делаю, крышу
из густой дубовой листвы.
Лежит он озера тише,
ниже всякой травы.
Его я венчаю мглою.
Корона ему под стать.»
«Как ему там под землею.»
«Так, что уже не встать.
Там он лежит с короной,
там я его забыл.»
«Неужто он был вороной.»

«Птицей, птицей он был.»

@темы: б, 20, brodsy, joseph, russian

---

[Lika_k]

W. H. Auden
Look, Stranger! (1936)
XXV
Only their hands are living, to the wheel attracted,
are moved, as deer trek desperately towards a creek
through the dust and scrub of a desert, or gently,
as sunflowers turn to the light,

and, as night takes up the cries of feverish children,
the cravings of lions in dens, the loves of dons,
gathers them all and remains the night, the
great room is full of their prayers.

To a last feast of isolation self-invited,
they flock, and in a rite of disbelief are joined;
from numbers all their stars are recreated,
the enchanted, the worldly, the sad.

Without, calm rivers flow among the wholly living
quite near their trysts, and mountains part them, and birds,
deep in the greens and moistures of summer,
sing towards their work.

But here no nymph comes naked to the youngest shepherd,
the fountain is deserted, the laurel will not grow;
the labyrinth is safe but endless, and broken
is Ariadne’s thread,

as deeper in these hands is grooved their fortune: "lucky
were few, and it is possible that none was loved,
and what was god-like in this generation
was never to be born."

@темы: a, 20, auden, w.h., english: anglo-american

---

[Lika_k]

Raden Mas Noto Soeroto (1888-1951)
Het wajangspel
Aan Anton Zelling
I
Mijn kleine dalang, voor een scherm gezeten
– je laat de liedjes uit je monde klateren,
tot poppen dienen jou de djamboe-bladeren –
zoo heb je d’ avond met je spel gesleten.

Kind, laat ons niet het late uur vergeten
en ga nu slapen; kom dan, staak je snateren!
Wees zoet; wat zal je lachen vroolijk schateren,
zoo je ééns goed wajang zult spelen weten!

Ach kind,’k vergat – wat stoor ik jou in ‘spel? –
dat ook de grote Dalang nooit zich stoort
aan wat in ‘ menschen verlangend gloort.

Voor ‘s werelds scherm door zijnen geest zoo hel
verlicht, dus gaat we op aand’ als schimmen voort
en kennen niet die spel, dat Hem bekoort.

II
“Bekoort mijn spel u niet? Maar ik ben blijde!
Zie, vader, hoe ‘k een reus in ‘t strijdgeraas
laat sneven door de hand eens Ksatria’s!
En zoo verzin ‘k verhalen, véél, verscheiden.

Ik laat mijn poppen winnen, lieven, lijden;
de zege is dezen, eedlen Pandawa’s,
de nederlaag is genen, danawa’s;
en alles laat ik langs mijn schermpje glijden.”

A Dalang, zoo vervul ik ook mijn rol
in dit uw vrees’lijk, wonderschoon tooneel.
Ik vraag mij immer af: wat is mijn deel

aan ‘t vormenspel der gansche wereldbol?
Het antwoord moet ik zelf maar hooren in den
zoo schoonen zang van harten, aarde en winden.

III
Ja, schoon en licht is de aarde, uw schouwtooneel,
– het scherm is wolken-wit aan ‘s hemels blauwen – ,
waar boom en berg en àl wat is, we aanschouwen
als poppen, rijzend’ hoog uit ‘t dicht struweel.

De gamelan-muziek verschaft ‘t gekweel
der kwartels; in het lachend groen der gouwen
mengt zich der herten roep met die der pauwen
en fluit door bamboe-buizen ‘t windgespeel.

Aldus vertoont uw spel zich aan ons oog.
Aldus bezingt uw werk de gansch’ natuur
in geuren, kleuren, klanken, rein en puur;

Uw blintjong-licht vlamt aan den hemelboog.
Maar hoe in dit uw spel ‘t verhaal verluidt,
O Dalang, ‘k weet niet wat uw spel beduidt!

IV
O macht’ge Dalang, deze wereld is
uw wonin door een scherm verdeeld in twee
vertrekken, één waarvan met àl zijn wee
en lief me omsluit als een gevangenis;

de scheidingswand, die onverbreekbaar is,
laat niet het werk’lijk licht tot mij, al deê
ik schudden ‘t scherm – vond ik geen rust, noch vreê
voor dat ik wete, wat uw wezen is.

Ik, dienaar, Gij, mijn Heer, bewonen saâm
eenzelfde woning; doch ik ben geschedeiden
van u: uw Zelf verdeelt zich in ons beiden.

Mijn Zelf is ‘t oerbegin, mijn levens-aâm;
de wand verdwijnt alleen door rein verblijden
en reeds in leven kan ik U verbeiden.

V
Ik woon in leven reeds ‘s Dalangs woôn,
één ruim vertrek door ‘n doorzichtig’ wand
verdeeld in tweên ; dit is de tooverband
van ‘s werelds leven, ondoorgrondlijk schoon.

Slechts scheemrig is de ruimte waar ik woon.
Geweld kan niet de scheiding breken; want
te pletter slaat aan ‘t schut zich het verstand,
dat niet zijn zangen hoort als vrijheids-boôn.

Zoo span ik me in mijn leven lang em luister:
een klank van ‘s Dalangs lied doordring’ mijn hart
in heel mijn leven, liefde, vreugde en smart.

Ik strid en kamp met alles, wat verhardt,
opdat mijn Zelf in ‘t donker niet verstart:
en zoo komt ééns de breuk uit aardsche kluister.

VI
Ik min deze aarde – schoon geboeid in ‘t duister
van één der beide ruimten, waar het Eén
zich in verdeelt. In ‘t andre deel van tweên
speelt Gij uw wajang-spel met àl zijn luister.

Àl ken ‘k van lieverleê de schimmen juister,
toch kan ik niet zien door de schermen heen.
Maar ‘k voel me hoog gelukkig en tevreên,
zoo ‘k slechts mag hooren ‘t gamelan-gefluister.

O groote Dalang, geef me uw hoogte gunst:
maak, rein mijn zinnen: oogen, hart en hooren.
Opdat mijn ziel uw wonder lied zal hooren.

Ik weet: het leven zal mijn hart bekoren,
wanneer in mij een glimp uws Lichts mag gloren.
Ik zing den glans van uwe wondre Kunst.

VII
Ik zing: ik vraag niet: heerscht Gij als de nacht,
voor wien verdwijnen gaat het licht der zon;
ook niet, of aan het licht dier levens-bron
mijn wereld slechts ontleent haar schijn zoo zacht.

Ik voel alleen: vertrouw u aan zijn macht.
Mijn denkkracht dringt niet dóór het scherm, al kon
ik meten ‘t Al; of ooit de mensch verwon
het dood-geheim! Zoo Gij in Dood me wacht,

ik zal, vermoeid, in U den slaap ingaan.
Zijt Gij mijn Zon, na donker aardsch bestaan
ontwaak ‘k in U des morgens hier vandaan.

Laat mij nu slechts uw schoonheids-schepping zingen,
haar blindend smart- en vreugdetintelingen,
o Gij, Beweger aller wereld-dingen!

Предварительные пояснения переводчика, Евгения Витковского

Примечания (выношу перед текстом, иначе тут ничего не понять):

Ваянг – яванский театр теней
Даланг – актер (кукольник) за ширмой ваянга
Бленчонг – лампа, подсвечивающая лампу ширмы ваянга
Пандава – пятеро сыновей Панду, прародителя героев, которые в мифах ваянг изображаются красивыми и добрыми.
Данава – гигант или демон

Идея цикла "Театр ваянг" навеяна чтением известных мест в "Государстве" Платона, где мир сравнивается с подземным склепом, который открыт с одной стороны. От нее внутрь падает свет, таким образом тени проходящих созданий, отброшенные на противоположную сторону, также и тени обитателей, которые всю свою жизнь, повернутые спиной к свету, закованы в кандалы,не имея возможности поворачиваться. В целом идея вполне согласуется с техникой представления ваянг.
Разница в том, что мир платоновской идеи представляется сквозь реальность, располагающуюся за темницей, в то время как в представлении ваянг, как символе
«саморазделения» божественного Бытия, этот мир согласуется с той стороны ширмы, где даланг сидит посреди разноцветных кукол ваянг и звукового моря инструментов гамелана.
Яванская пословица гласит: wanajt manoet Dalang, Dalang manoet wajang, что примерно означает: «послушны марионетки Кукловоду [Далангу], Кукловод послушен [путями знания] марионеткам», иначе говоря, "управлением в гармонии нашим сокровеннейшим знанием управляем мы в свободе и в то же время покорствуя высшей Воле, что есть выражение, данное вышней красоте, красоте управления».

Раден Мас Ното Сурото (1888 – 1951)
Театр Ваянг
Антону Зеллингу
I
Мой маленький даланг, ты все не спишь,
За ширмой двигаешь марионеток,
Поешь за них среди гвоздичных веток –
А в мир уже сошла ночная тишь.

Будь умницей в сей поздний час, малыш,
Довольно игр: узнай, что только этак
Ты выучишь ваянг для однолеток,
Когда заснуть скорее поспешишь!

Я помешал тебе, но высший гений
Даланг Великий, делатель добра,
Спокойствует с утра и до утра.

Мы перед ним проходим, – тоже тени, –
Не ведая, пора иль не пора,
И нравится ль ему сия игра...

II
…Отец, ужели это лишь забавы?..
Могучий кшатрий вышел на экран –
И вот повержен грозный великан:
Пленительны страницы древней славы.

Смотри, как благородные Пандавы
Идут на тех, кто злобой обуян,
Бой проиграет здесь любой смутьян,
Смирятся побежденные Данавы.

Даланг, и я играю роль свою,
Спекталь прекрасен, но не безобиден,
И смысл его мне в будущем не виден:

Что ж участи своей не познаю?
Приди, ответ, возникни и воскресни
В морской, в земной, в простой, в сердечной песне.

III
За ширмой куклы, спавшие досель,
Земное притяжение отринув,
Взлетают выше горных исполинов
И покидают бренную скудель.

Бросает гамелан за трелью трель
И, струны прямо в синеву закинув
Под крики перепелок и павлинов
Бамбук поет, как нежная свирель.

Идет спектакль, заранее известный,
Он прославляет все, что есть вокруг –
Любое чувство, запах, цвет и звук;

Бленчонгом озаряем свод небесный,
Не обратить повествованья вспять, –
И я сюжета не могу понять.

IV
Даланг великий! Этот мир наземный
Ты ширмой рассекаешь пополам,
И в нем границей всем людским делам
Твоя любовь стоит стеной тюремной.

Мы дни влачим в неволе подъяремной,
Мы недоступны бурям и ветрам,
Наружный свет не входит к нам во храм,
Здесь мир наполнен смутою никчемной.

Да, я – слуга, а ты – мой Господин:
Сколь свет наружный от меня не засти,
Меня собой ты делишь на две части.

В первоначале я с тобой един,
Беды не ожидая и напасти,
Я счастлив тем, что у тебя во власти.

V
Даланг приют предоставляет мне
Его чертог прекрасен и ухожен;
Мой скромный быт отлажен и несложен,
В нем есть покой, а суета – вовне.

Мне света здесь достаточно вполне,
Я сумрак покидать не расположен.
Весь чуждый мир экраном отгорожен,
А здесь – лишь песнь Даланга в тишине.

Я вечный пленник сей духовной жажды:
Она продлится множество веков,
Без отступлений, без обиняков.

Пускай мой путь останется таков;
Покуда ото всех земных оков
Не буду я освобожден однажды.

VI
Я в сердце эту землю заберу,
И свет и тьму предвижу я заране:
Ваянг старинный, куклы на экране,
Доставят людям радость ввечеру.

Я перед тайнами теней замру,
Отброшенными куклами на ткани,
И счастлив буду, чуть на гамелане
Начнет оркестр волшебную игру.

Даланг Великий, сниди, посочувствуй,
Внимать позволь, в восторге обомлев,
Чтоб я душой услышал твой напев.

Пусть я забуду, что такое гнев,
И припаду, рассудком посветлев,
К возвышенному твоему Искусству.

VII
Владыка ль ночи ты, владыка дня,
Дневное затмеваешь ты светило,
Что человека к жизни пробудило,
Пусть он живет, твой блеск в себе храня.

В себе я тоже слышу власть огня:
Твоя безмерна мысленная сила,
Ты – таинство для всех, для всех – мерило;
Я знаю, ты и в смерти ждешь меня,

Я изможден, но стражду благостыни.
Ты – Солнце, вышний символ горней сини;
Я пребывать в тебе хочу отныне.

Сияй же надо мною, синий кров,
Ты, лучший дар из всех земных даров,
Ты, Движитель всех мыслимых миров!

Перевод с голландского Е. Витковского +1

(c) Wayang Purwa type, depicting five Pandawa, from left to right: Bimo, Arjuna, Yudhishthira, Nakula, and Sahadewa at the Indonesia Museum in Jakarta.

@темы: s, art, dutch, links, 20, pittura, eastern, с (rus), indonesian

---

[Lika_k]

W. H. Auden
Look, Stranger! (1936)
XXIV
O for doors to be open and an invite with gilded edges
To dine with Lord Lobcock and Count Asthma on the
platinum benches,
With somersaults and fireworks, the roads and the
smacking kisses -
Cried the cripples to the silent statue,
The six beggared cripples.

And Garbo's and Cleopatra's wits to go astraying,
In a feather ocean with me to go fishing and playing,
Still jolly when the cock has burst himself with crowing -
Cried the six cripples to the silent statue,
The six beggared cripples.

And to stand on green turf among the craning yellow faces,
Dependent on the chestnut, the sable, the Arabian horses,
And me with a magic crystal to foresee their places -
Cried the six cripples to the silent statue,
The six beggared cripples.

And this square to be a deck, and these pigeons sail to rig
And to follow the delicious breeze like a tantony pig
To the shaded feverless islands where the melons are big -
Cried the six cripples to the silent statue,
The six beggared cripples.

And these shops to be turned to tulips in a garden bed,
And me with my stick to thrash each merchant dead
As he pokes from a flower his bald and wicked head -
Cried the six cripples to the silent statue,
The six beggared cripples.

And a hole in the bottom of heaven, and Peter and Paul
And each smug surprised saint like parachutes to fall,
And every one-legged beggar to have no legs at all -
Cried the six cripples to the silent statue,
The six beggared cripples.

@темы: a, 20, auden, w.h., english: anglo-american

---

[Lika_k]

Лахлан Макферсон («Страмаси») (1723–ок.1795)
Сатира на мышей
1
Как много есть того в миру,
Что часто нам не ко двору
Ни поутру, ни ввечеру.
Вот, кое-что переберу.

2
Крестины, свадьба, смерть, вестимо,
Все то, что зримо, что незримо,
И музыка, и пантомима,
И многое того помимо.

3
Раздор собаки и кота,
Пропажа лучшего скота,
Ущерб от лишнего крота,
Жена, и дети, и счета.

4

Но нынче будут разговоры
О тех, кто населяет норы:
И это мыши, это воры –
Наигнуснейшие обжоры.

5
Подслеповатая орда
Отлично знает, где еда:
Придет закусывать, когда
Отужинают господа.

6
Они, как завещали предки,
За харч не платят ни монетки,
И предков слушаются детки,
У короля таща объедки.

7
Из Далнакардоха взашей
Пытались вытурить мышей,
Но не увидит барышей
Хозяин, как своих ушей.

8
Однако мой приказ таков:
Детей покиньте, стариков
И до скончания веков
Не объедайте бедняков,

9
Ищите, мыши, лучшей доли:
Идите отдохнуть в Атолле,
У замка Блэр, в окрестном доле,
Когда дотащитесь дотоле.

10
Вам предначертано судьбой
Вломиться к Герцогу гурьбой;
Идите там чинить разбой
Хоть всемером в чулан любой.

11
Пляшите, мышки разудалы:
Сто раз вы будьте объедалы,
Сто раз вы будьте обпивалы –
Полны у Герцога подвалы.

12
Потом любезны, государи,
Идите в Данкельд за Лох-Гарри.
Там не найти мерзее твари,
Чем Джонстон при его товаре.

13
Там год-другой, живя в достатке,
Блюдите прежние повадки,
Плодитесь, славные мышатки.
И будет все у вас в порядке.

14
Я открываю вам кредит!
Вот одеяло, вот бисквит,
Я верю: этот славный вид
У вас разбудит аппетит.

15
Короче, съешьте все до крошки:
Шелка, одежки и сапожки,
Все масло выпейте из плошки –
И не оставьте ни лепешки.

16
Вот вам задача для затравки
Грызите, требуйте добавки,
Поскольку сам хозяин лавки
Паскуднее слюнявой шавки

Перевод с шотландского гэльского Е. Витковского

@темы: м, 18, english-british-scottish

---

[Lika_k]

W. H. Auden
Look, Stranger! (1936)
XXII
Two Songs
For Benjamin Britten
2
Underneath an abject willow,
Lover, sulk no more:
Act from thought should quickly follow.
What is thinking for?
Your unique and moping station
Proves you cold;
Stand up and fold
Your map of desolation.

Bells that toll across the meadows
From the sombre spire
Toll for these unloving shadows
Love does not require.
All that lives may love; why longer
Bow to loss
With arms across?
Strike and you shall conquer.

Geese in flocks above you flying.
Their direction know,
Icy brooks beneath you flowing,
To their ocean go.
Dark and dull is your distraction:
Walk then, come,
No longer numb
Into your satisfaction.

Benjamin Britten, Underneath an abject willow
Где-то на просторах интернета обязано быть исполнение, которое не стыдно вставить сюда, но мне пока такое не попалось.

@темы: music, b, a, 20, youtube, auden, w.h., english-british, english: anglo-american

---

[Lika_k]

Murchadh MacCoinnich (c.1650)
Diomhanas nan Diomhanas
Dìomhain bhur dlùthchiabh air tuiteam chon làir,
Dìomhain bhur pìosa, bhur cupanna clàir,
Dìomhain bhur n-uchdshnaidhm, bhur n-usgair gun stàth,
Dìomhain gach aon nì, an uair thigeas am bàs.

Dìomhain bhur caisteil fo bhaideal 's fo bhlàth,
Dìomhain bhur n-aitribh d'an cailceadh gach là,
Dìomhain, giodh ait libh, bhur macnas ri mnà,
Dìomhain gach aon nì an uair thigeas am bàs.

Dìomhain bhur saoibhreas, bhur n-aoibhneas ri bàrr,
Dìomhain bhur n-uailse, giodh uallach am blàth,
Dìomhain bhur bantrachd làn annsachd is gràidh,
Dìomhain gach aon nì an uair thigeas am bàs.

Dìomhain bhur codla, bhur socair gun sàst,
Dìomhain bhur cosnadh fa osnadh gach là,
Dìomhain bhur gràinnsich, bhur tàinte air blàr,
Dìomhain gach aon nì an uair thigeas am bàs.

Dìomhain bhur lèigheann, bhur lèirsinn a bhàn,
Dìomhain bhur geurchuis 'sna speuraibh gu h-àrd,
Dìomhain bhur tuigse tha tuisleach a ghnàth,
Dìomhain gach aon nì an uair thigeas am bàs.

Dìomhain na daoine nach smaoinich am bàs,
Diomhain an saoghal, a thaobhadh is bàth,
Bho thà e d’am chlaoidheadh 's mi daonnan an spàirn,
Sguirim d'a h-aoiribh bho is dìomhanas à.

Мурхад Макконих (ок. 1650)
Суета сует
Суета – волос твоих седина,
Суета – любовь, суета – война,
Суета – богатства на дне ларей,
Все – суета, если смерть у дверей.

Суета – ускользающие лета,
Суета приют, где царит нищета,
Суета дворцов, суета пустырей,
Все – суета, если смерть у дверей.

Суета полей, суета крепостей,
Суета отцов, суета детей,
Суета земель, суета морей,
Все – суета, если смерть у дверей.

Суета – бесполезных снов череда,
Суета – монета за день труда,
Суета холопов и бунтарей,
Все – суета, если смерть у дверей.

Суета – богатства души и ума,
Суета все что свет и все то, что тьма,
Суета слепцов и поводырей,
Все – суета, если смерть у дверей.

Все – суета, человече, прозрей:
Суета рабов, суета царей,
И, поскольку на свете все – суета,
Я в смирении затворяю уста.

Перевод с шотландского гэльского Е. Витковского

@темы: м, 17, english-british-scottish

---

[Lika_k]

W. H. Auden
Look, Stranger! (1936)
XXII
Two Songs
For Benjamin Britten
1
Night covers up the rigid land
And ocean’s quaking moor,
And shadows with a tolerant hand
The ugly and the poor.

The wounded pride for which I weep
You cannot staunch, nor I
Control the moments of your sleep,
Nor hear the name you cry,

Whose life is lucky in your eyes,
And precious is the bed
As to his utter fancy lies
The dark caressive head.

For each love to its aim is true,
And all kinds seek their own;
You love your life and I love you,
So I must lie alone.

O hurry to the feted spot
Of your deliberate fall;
For now my dream of you cannot
Refer to you at all.

Benjamin Britten, W H Auden settings - I. Night covers up the rigid land
Где-то на просторах интернета обязано быть исполнение, которое не стыдно вставить сюда, но мне пока такое не попалось.

@темы: music, b, a, 20, youtube, auden, w.h., english-british, english: anglo-american

---

[Lika_k]

““Allen Grossman, whose reading of Caedmon I’m pirating here, abstracts from this story (and there are many versions of this story) a harsh lesson: Poetry arises from the desire to get beyond the finite and the historical - the human world of violence and difference - and to reach the transcendent or divine. You’re moved to write a poem … But as soon as you move from that impulse to the actual poem, the song of the infinite is compromised by the finitude of its terms. In a dream your verses can defeat time, your words can shake off the history of their usage, you can represent what can’t be represented, but when you wake, when you rejoin your friends around the fire, you’re back in the human world with its inflexible laws and logic.

Thus the poet is a tragic figure. The poem is always a record of failure. There is an “undecidable conflict” between the poet’s desire to sing an alternative world and, as Grossman puts it, the “resistance to alternative making inherent in the materials of which any world must be composed.” In an essay on Hart Crane, Grossman develops his notion of a “virtual poem”—what we might call poetry with a capital “P,” the abstract potential of the medium as felt by the poet when called upon to sing—and opposes it to the “actual poem,” which necessarily betrays that impulse when it joins the world of representation.”

Ben Lerner, "The hatred of poetry" (2016)

@темы: poetry, citatus, ...logy, 21, english-american, l

---

[Lika_k]

Лорка
Под покрывалом тёмным
ей кажется мир ничтожным,
а сердце - таким огромным.

Под покрывалом тёмным.

Ей кажется безответным
и вздох и крик, унесённый
неумолимым ветром.

Под покрывалом тёмным.

Балкон распахнулся в дали,
и небеса балконом
текли и в зарю впадали.

Ай,айяйяй,
под покрывалом тёмным !

пер. Гелескул

@темы: espanol, л, 20, lorca

---

[Lika_k]

W. H. Auden
Look, Stranger! (1936)
XVIII
The sun shines down on the ships at sea,
It shines on you and it shines on me
Whatever we are or are going be.

Tomorrow if everything goes to plan,
Tomorrow morning you'll be a man:
Let wishes be horses as fast as they can.

    The dogs are barking, the crops are growing,
    But nobody knows how the wind is blowing:
    Gosh, to look at we're no great catch;
    History seems to have struck a bad patch.

    We haven't the time - it's been such a rush -
    Except to attend to our own little push:
    The teacher setting examinations,
    The journalist writing his falsifications,

    The poet reciting to Lady Diana
    While the footman whisper "Have a banana",
    The judge enforcing the obsolete law,
    The banker making the loan for the war,

    The expert designing the long-range gun
    To exterminate everyone under the sun,
    Would like to get out but could only mutter; -
    "What can I do? It's my bread and butter."

In your house tonight you are flushed and gay;
Twenty-one years have passed away;
Tomorrow morning's another day.

Benjamin Britten, "The Sun Shines Down"

Benjamin Britten, "The Sun Shines Down"

@темы: music, b, a, 20, youtube, auden, w.h., english-british, english: anglo-american

---

[Lika_k]

Federico García Lorca
Debussy
Mi sombra va silenciosa
por el agua de la acecia.

Por mi sombra están las ranas
privadas de las estrellas.

La sombra manda a mi cuerpo
reflejos de cosas quietas.

Mi sombra va como inmenso
cínife color violeta.

Cien grillos quieren dorar
la luz de la cañavera.

Una luz nace en mi pecho,
reflejado, de la acequia.

Лорка
Дебюсси
Тень моя скользит в реке,
молчаливая, сырая.

Из нее лягушки звезды,
как из сети, выбирают.
Тень мне дарит отражений
неподвижные предметы.

Как комар, идет - огромный,
фиолетового цвета.

Тростниковый свет сверчки
позолотой покрывают,

и, рекою отраженный,
он в груди моей всплывает.

пер. М. Самаев

@темы: espanol, music, д, d, л, 20, lorca, l

---

[Lika_k]

W. H. Auden
Look, Stranger! (1936)
IX
The earth turns over, our side feels the cold,
And life sinks choking in the wells of trees;
The ticking heart comes to a standstill, killed,
The icing on the pond waits for its boys.
Among the holly and the gifts I move,
The carols on the piano, the glowing hearth,
All our traditional sympathy with birth,
Put by your challenge to the shifts of love.

Your portrait hangs before me on the wall;
And there what view I wish for, I shall find,
The wooded or the stony, though not all
The painters gifts can make its flatness round -
Through the blue irises the heaven of failures,
The mirror world where logic is reversed,
When age becomes the handsome child at last,
The glass sea parted for the country sailors.

Where move the enormous comics, drawn from life;
My father as an Airedale and a gardener,
My mother chasing letters with a knife:
You are not present as a character -
Only the family have speaking parts.
You are a valley or a river bend,
The one an Aunt refers to as a friend,
The tree from which the weazel racing starts.

False; but no falser than the world it matches,
Love's daytime kingdom which I say you rule,
The total state where all must wear your badges,
Keep order perfect as a naval school:
Noble emotions organised and massed
Line the straight flood-lit tracks of memory
To cheer your image as it flashes by;
All lust at once informed on and suppressed.

Yours is the only name expressive there,
And family affection the one in cypher;
Lay-out of hospital and street and square
That comfort to the homesick children offer,
As I, their author, stand between these dreams,
Son of a nurse and doctor, loaned a room,
Your would-be lover who has never come
In the great bed at midnight to your arms.

Such dreams are amorous; they are indeed:
But no one but myself is loved in these,
And time flies on above the dreamer's head,
Flies on, flies on, and with your beauty flies.
All things he takes and loses but conceit;
This Alec still can buy the life within
License no liberty except his own,
Order the fireworks after the defeat.

Language of moderation cannot hide
My sea is empty and the waves are rough:
Gone from the map the shore where childhood played
Tight-fisted as a peasant, eating love;
Lost in my wake my archipelago,
Islands of self through which I sailed all day,
Planting a pirate's flag, a generous bay;
And lost the way to action and to you.

Lost if I steer. Gale of desire may blow
Sailor and ship past the illusive reef,
And I yet land to celebrate with you
Birth of a natural order and of love;
With you enjoy the untransfigured scene,
My father down the garden in his gaiters,
My mother at her bureau writing letters,
Free to our favours, all our titles gone.

@темы: a, 20, auden, w.h., english: anglo-american