[Lika_k]

Мацуо Басё
Трехстишия
Нынче выпал ясный день.
Но откуда брызжут капли?
В небе облака клочок.

("По тропинкам севера: стихи из путевого дневника", 2017)

Пер. В. Маркова

@темы: б, japanese, 17, eastern, basho, matsuo

---

[Lika_k]

Lawrence Durrell
Besaquino
No stars to guide. Death is that quiet cartouche,
A nun-besought preserve of praying-time,
That like a great lion silence hunts,
At noon, at ease, and all because he must.
His scenery is so old,
His sacred pawtouch cold.

A lupercal of girls remember him
In nights defunct from lack of sleep
Tossing on iron beds awaiting dawn...
He wound up his death each evening like clock,
Walked to obscure cafés to criticise
The fires that blush upon the crown of Etna.
Leopardi in the ticking mind,
Lay unknown like an exiled king,
Printing his dreams among the olive glades
In orchards of discontent the fruitful word.

(from "Sicilian Carousel", 1977)

@темы: d, 20, english-british, durrell, lawrence

---

[Lika_k]

Мацуо Басё
Трехстишия
Порывистый листобой
Спрятался в рощу бамбука
И понемногу утих.

("По тропинкам севера: стихи из путевого дневника", 2017)

Пер. В. Маркова

@темы: б, japanese, 17, eastern, basho, matsuo

---

[Lika_k]

Lawrence Durrell
Autumn Lady: Naxos
Under spiteful skies go sailing on and on,
All canvas soaking and all iron rusty,
Frail as gnat, but peerless in her sadness,
My poor ship christened by an ocean blackness,
Locked into cloud or planet-sharing night.

The primacy of longing she established.
They called her Autumn Lady, with two wide
Aegean eyes beneath the given name,
Sea-stressed, complete, a living wife.

She'll sink at moorings like my life did once,
In a night of piercing squalls, go swaying down,
In an island without gulls, wells, walls,
In a time of need, all stations fading, fading.

She will lie there in the calm cathedrals
Of the blood's sleep, not speaking of love,
Or the last graphic journeys of the mind.
Let tides drum on those unawakened flanks
Whom all the soft analysis of sleep will find.

(from "Sicilian Carousel", 1977)

@темы: d, 20, english-british, durrell, lawrence

---

[Lika_k]

Мацуо Басё
Трехстишия
Посадили деревья в саду.
Тихо, тихо, чтоб их ободрить,
Шепчет осенний дождь

("По тропинкам севера: стихи из путевого дневника", 2017)

Пер. В. Маркова

@темы: б, japanese, 17, eastern, basho, matsuo

---

[Lika_k]

Lawrence Durrell
Taormina
We three men sit all evening
In the rose-garden drinking and waiting
For the moon to turn our roses black,
Crawling across the sky. We mention
Our absent friend from time to time.
Some chessmen have tumbled over,
They also die who only sit and wait
For the new moon before this open gate.

What further travel can we wish on friends
To coax their absence with our memory —
One who followed the flying fish beyond the
Remote Americas, one to die in battle, one
to live in Persia and never write again.
She loved them all according to their need
Now they are small dust waiting in perfect heed,
In someone's memory for a cue.
Thus and thus we shall remember you.

The smoke of pipes rises in pure content
The roses stretch their necks, and there
She rises at last to lend
A form and fiction to our loving wish.
The legions of the silent all attend.

(from "Sicilian Carousel", 1977)

@темы: d, 20, english-british, durrell, lawrence

---

[Lika_k]

Мацуо Басё
Сцепленные строфы (рэнку) из поэтического сборника «Соломенный плащ обезьяны»*
XXIII
Дом покупателя ждет.
Рогожи в дверях и окнах…
Но старый колодец хорош!

(Басё)

XXIV
Среди травы багровеет
Созревшего перца стручок.

(Кёрай)

XXV
В ярком сиянье луны
Сандалии из соломы
С тихим шорохом кто-то плетет.

(Бонтё)


("По тропинкам севера: стихи из путевого дневника", 2017)

Пер. В. Маркова

* Сцепленные строфы, или цепочки стихотворений (рэнку). — Каждая строфа в «рэнку» — законченное маленькое стихотворение. Но в то же время любое трехстишие в сочетании с двустишием образует «сложное стихотворение» («танка»), и притом в двух вариантах. Для этого нужно присоединить к трехстишию предыдущую или последующую строфы (двустишия).

@темы: б, japanese, 17, eastern, к (rus), basho, matsuo

---

[Lika_k]

Lawrence Durrell
Syracuse Marble Stele: Syracuse
One day she dies and there with splendour
On all sides of her, for miles and miles,
Stretches reality in all its rich ubiquity,
The whole of science, magic, total time.
The hanging gardens of folly, the aloof sublime,
just as far as thinking reaches,
Though lost now the nightingale's corroboration
Of spring in meadows of dew uprising.
Only the avid silence preaches.

"Whence came we, blind one?" asks the nursery rhyme,
"And wither going, say?" The cherub questions us
"In the dark of his unknowing clad
He charms eternity, makes all process glad."
Tine has made way at last, the dream is ended
Least said is soonest mended.

Hear old Empedocles as calmly wise
As only more than mortal man can be
Who stands no nonsense from eternity.

"The royal mind of God in all
its imperturbable extravagance,
Admits no gossip. All is poetry.
There is no which, nor why, nor whence."

(from "Sicilian Carousel", 1977)

@темы: d, 20, english-british, durrell, lawrence

---

[Lika_k]

Мацуо Басё
Трехстишия
Ты, как прежде, зеленым
Мог бы остаться… Но нет! Пришла
Пора твоя, алый перец.

("По тропинкам севера: стихи из путевого дневника", 2017)

Пер. В. Маркова

@темы: б, japanese, 17, eastern, basho, matsuo

---

[Lika_k]

Siegfried Sassoon
War Poems
The Investiture
God with a Roll of Honour in His hand
Sits welcoming the heroes who have died,
While sorrowless angels ranked on either side
Stand easy in Elysium’s meadow-land.
Then you come shyly through the garden gate,
Wearing a blood-soaked bandage on your head;
And God says something kind because you’re dead,
And homesick, discontented with your fate.

If I were there we’d snowball Death with skulls;
Or ride away to hunt in Devil’s Wood
With ghosts of puppies that we walked of old.
But you’re alone; and solitude annuls
Our earthly jokes; and strangely wise and good
You roam forlorn along the streets of gold.

Craiglockhart, 1917

@темы: s, 20, english-british, sassoon, siegfried

---

[Lika_k]

Мацуо Басё
Трехстишия
Бросил на миг
Обмолачивать рис крестьянин,
Глядит на луну.

("По тропинкам севера: стихи из путевого дневника", 2017)

Пер. В. Маркова

@темы: б, japanese, 17, eastern, basho, matsuo

---

[Lika_k]

Siegfried Sassoon
War Poems
Survivors
No doubt they’ll soon get well; the shock and strain
Have caused their stammering, disconnected talk.
Of course they’re ‘longing to go out again,’—
These boys with old, scared faces, learning to walk.
They’ll soon forget their haunted nights; their cowed
Subjection to the ghosts of friends who died,—
Their dreams that drip with murder; and they’ll be proud
Of glorious war that shatter’d all their pride...
Men who went out to battle, grim and glad;
Children, with eyes that hate you, broken and mad

Craiglockhart, October 1917

@темы: s, 20, english-british, sassoon, siegfried

---

[Lika_k]

Борис Рыжий
Осыпаются алые клёны,
полыхают вдали небеса,
солнцем розовым залиты склоны -
это я открываю глаза.
Где и с кем, и когда это было,
только это не я сочинил:
ты меня никогда не любила,
это я тебя очень любил.
Парк осенний стоит одиноко,
и к разлуке и к смерти готов.
Это что-то задолго до Блока,
это мог сочинить Огарёв.
Это в той допотопной манере,
когда люди сгорали дотла.
Что написано, по крайней мере
в первых строчках, припомни без зла.
Не гляди на меня виновато,
я сейчас докурю и усну -
полусгнившую изгородь ада
по-мальчишески перемахну.

@темы: 20, р (rus), ryzhy, boris, russian

---

[Lika_k]

Siegfried Sassoon
War Poems
Sick Leave
When I’m asleep, dreaming and lulled and warm,—
They come, the homeless ones, the noiseless dead.
While the dim charging breakers of the storm
Bellow and drone and rumble overhead,
Out of the gloom they gather about my bed.
They whisper to my heart; their thoughts are mine.
‘Why are you here with all your watches ended?
From Ypres to Frise we sought you in the Line.’
In bitter safety I awake, unfriended;
And while the dawn begins with slashing rain
I think of the Battalion in the mud.
‘When are you going out to them again?
Are they not still your brothers through our blood?’

Craiglockhart, 1917

@темы: s, 20, english-british, sassoon, siegfried

---

[Lika_k]

Сезариу Верде (1855-1886)
Мир чувств западного человека
Аве Марии*
Посвящено Герра Жункейру.
Когда начнет темнеть, и не видать
Отчетливо вещей, на всём - вуаль седая,
Дух моря, Тежу вид печалят, пробуждая
Во мне абсурдное желание страдать.

Меня тошнит, когда светильный газ
Вширь разливается, там, в зыбкой глуби, где-то
Всё тонет в облаках немыслимого цвета:
Однообразного и мерзкого для глаз.

Извозчики в мерцаньи улиц сонном
Счастливчиков везут к вечерним поездам,
В журналах глянцевых Париж и Амстердам,
Санкт-Петербург - весь мир цветёт в окне вагонном!

На клеток ряд похожие скорей
В строительных лесах дома; высоко, в тучах,
Шныряют плотники, шустрей мышей летучих.
Стихают мерные удары звонарей.

Среди толпы работников поджарых,
Вот, конопатчиков ватага вдалеке.
Блуждают улочки, спускаются к реке,
Брожу по пристани среди канатов старых.

И в памяти проносятся тогда
Морские хроники: флотилии в дозоре,
Спасает рукопись Камоэнс в бурном море,
Идут под парусом бессмертные суда!

И сумерки одушевят меня!
От англичанина скользят на берег лодки;
На суше перезвон: кастрюли, сковородки,
В отелях к ужину затеялась стряпня.

Колышутся, белея, херувимы,**
Оплоты очага, с балконов рвутся прочь.
Без шляпы лавочник у двери, смотрит в ночь,
И арлекин народ смешит неутомимо.

Блестит река огромной вязкой глыбой,
Опустошаются и верфи, и цеха,
Как чёрная вода вздымается, тиха,
Течёт по улицам толпа торговок рыбой.

…….Их стан прямой мощней колонн в соборе!
Я женщин не видал сильней и здоровей.
На головах несут в корзинах сыновей,
Которым суждено погибнуть в бурном море.

…….Все босиком! На выгрузке угля
Весь день они в порту под жгущими лучами;
Живут в кварталах, где коты орут ночами,
Где тухлой рыбою отравлена земля!

пер. Ир. Фещенко-Скворцова

* "Аве Мариями" называли в Португалии вечерний звон колоколов ( в 6 часов вечера), который знаменует окончание трудового дня.
** Видимо, херувимами здесь автор называет висящее на балконах белье, характерный признак Лиссабона, как XIX века, так и современного, часто отображаемый на разнообразных зарисовках, картинах и акварелях с видами улиц города.

@темы: portuguese, в, 19

---

[Lika_k]

Radclyffe Hall
On the Hill-Side
A Memory
You lay so still in the sunshine,
So still in that hot sweet hour—
That the timid things of the forest land
Came close; a butterfly lit on your hand,
Mistaking it for a flower.

You scarcely breathed in your slumber,
So dreamless it was, so deep—
While the warm air stirred in my veins like wine,
The air that had blown through a jasmine vine,
But you slept—and I let you sleep.

@темы: 20, h, english-american

---

[Lika_k]

António Nobre
Memória
Ora isto, Senhores, deu-se em Trás-os-Montes,
Em terras de Borba, com torres e pontes.
Português antigo, do tempo da guerra,
Levou-o o Destino pra longe da terra.
Passaram os anos, a Borba voltou,
Que linda menina que, um dia, encontrou!
Que lindas fidalgas e que olhos castanhos!
E, um dia, na Igreja correram os banhos.
Mais tarde, debaixo dum signo mofino,
Pela lua-nova, nasceu um menino.
O mães dos Poetas! sorrindo em seu quarto,
Que são virgens antes e depois do parto!
Num berço de prata, dormia deitado,
Três moiras vieram dizer-lhe o seu fado
(E abria o menino seus olhos tão doces):
«Serás um Príncipe! mas antes... não fosses.»
Sucede, no entanto, que o Outono veio
E, um dia, ela resolve ir dar um passeio.
Calcou as sandálias, tocou-se de flores,
Vestiu-se de Nossa Senhora das Senhoras:
«Vou ali adiante, à Cova, em berlinda,
António e já volto...» E não voltou ainda!
Vai o Esposo, vendo que ela não voltava,
Vaí lá ter com ela, por lá se quedava.
Ó homem egrégio! de estirpe divina,
De alma de bronze e coração de menina!
Em vão corri mundos, não vos encontrei
Por vales que fora, por eles voltei.
E assim se criou um anjo, o Diabo, a lua;
Ai corre o seu fado! a culpa não é sua!
Sempre é agradável ter um filho Virgílio,
Ouvi estes carmes que eu compus no exílio,
Ouvi-os vós todos, meus bons Portugueses!
Pelo cair das folhas, o melhor dos meses,
Mas, tende cautela, não vos faça mal...
Que é o livro mais triste que há em Portugal!

Антониу Перейра Нобре (1867-1900)
Память
О, ты, Траз-уж-Монтеш, моя сторона,
Где в камушке каждом жива старина!

Один португалец оттуда далёко
Судьбой был заброшен, и жил одиноко.

По Борбе родной на чужбине скучал,
Вернулся и девушку он повстречал.

Решилась судьба их за пару мгновений,
Венчали их в церкви, денёк был осенний.

И мальчик родился... Судачит молва:
Тот месяц злосчастный был месяцем льва ****.

Ах, девственна мать, что рождает поэта,
В очах её отблеск небесного света...

Луна для младенца плела ворожбу:
Шли три мавританки пророчить судьбу.

Сказали, внушаемы дивною силой,
Что станет он принцем, но лишь за могилой.

И годы прошли, вновь осенний денёк:
"Я в Кову поеду, прощай, мой сынок!"

Скорбящей Марии на матери платье,
В цветы убралась, на прощанье - объятье.

"Мы скоро увидимся, путь недалёк!"
Да, вот, не вернулась в назначенный срок.

Найти её муж безутешный пытался,
Поехал за нею, да там и остался.

Ах, воин отважный! Была в нём видна
Младенчески чистой души глубина!

Миры пересёк я, тоскою ведомый,
Без вас воротился дорогой знакомой.

Душа стала вещей под чарой луны,
Сбывается рок, нет в том вашей вины...

И всё же, чудесно, коль сын твой - Вергилий,
Пусть грустной судьбою его наградили.

Для вас, португальцы, я песню пою,
От вас не укрою тревогу мою.

Не ранить бы души вам песней унылой
Нет книги грустней в Португалии милой!

пер. Ир. Фещенко-Скворцова

@темы: portuguese, n, н, 19, nobre, antonio

---

[Lika_k]

Siegfried Sassoon
War Poems
To Any Dead Officer
Well, how are things in Heaven? I wish you’d say,
Because I’d like to know that you’re all right.
Tell me, have you found everlasting day,
Or been sucked in by everlasting night?
For when I shut my eyes your face shows plain;
I hear you make some cheery old remark—
I can rebuild you in my brain,
Though you’ve gone out patrolling in the dark.

You hated tours of trenches; you were proud
Of nothing more than having good years to spend;
Longed to get home and join the careless crowd
Of chaps who work in peace with Time for friend.
That’s all washed out now. You’re beyond the wire:
No earthly chance can send you crawling back;
You’ve finished with machine-gun fire—
Knocked over in a hopeless dud-attack.

Somehow I always thought you’d get done in,
Because you were so desperate keen to live:
You were all out to try and save your skin,
Well knowing how much the world had got to give.
You joked at shells and talked the usual “shop,”
Stuck to your dirty job and did it fine:
With “Jesus Christ! when will it stop?
Three years ... It’s hell unless we break their line.”

So when they told me you’d been left for dead
I wouldn’t believe them, feeling it must be true.
Next week the bloody Roll of Honour said
“Wounded and missing”—(That’s the thing to do
When lads are left in shell-holes dying slow,
With nothing but blank sky and wounds that ache,
Moaning for water till they know
It’s night, and then it’s not worth while to wake!)

Good-bye, old lad! Remember me to God,
And tell Him that our politicians swear
They won’t give in till Prussian Rule’s been trod
Under the Heel of England ... Are you there? ...
Yes ... and the war won’t end for at least two years;
But we’ve got stacks of men ... I’m blind with tears,
Staring into the dark. Cheero!
I wish they’d killed you in a decent show.

Mid-June 1917

S.S. noted that the poem was addressed to Lieutenant E.L. Orme of the Second Battalion, R.W.F., killed in action on 27 May 1917.

@темы: s, 20, english-british, sassoon, siegfried

---

[Lika_k]

Антониу Перейра Нобре (1867-1900)
Лузитания в латинском квартале
I
Один!
Ах, горе лузитанцу, горе:
Изведав гнев морских глубин,
Приплыл издалека, с собой в раздоре, -
Не любящим пришёл и не любимым, -
Апрель в октябрьском сумрачном уборе!
Уж лучше плыть в Бразилию, за море,
Солдатом быть, скитаться пилигримом…

Дитя и юноша, я жил в молочной башне,
Которой равных – нет! *
Оливки зрели, а на тучной пашне
Цветы льняные голубИли свет.
Святой Лаврентий мельницы крутил,**
Что крыльями махали мне вослед…
Коровы белые, сам Бог им позлатил
Крутые бедра, молоко давали,
А козочки – нарядней щеголих,
Овечек стадо: ты найдёшь едва ли
Белее шерсти, чем была у них.

Антониу пастух был им прилежный:
Я с ними в горы шёл, где травы зеленей,
Часы текли, текли в простор безбрежный,
Платок я расстилал среди камней,
В компании своих любимец милых,
Для ужина в горах, где всё видать далече,
Просторен зал, и звёзды в нём как свечи.
А все питомицы мои – так непорочны
Сродни моей, я знаю, кровь в их жилах,
Ах, братства узы между нами прочны!
Столь чистыми они созданиями были,
Что только им недоставало речи…
Когда же в церкви к Троице звонили,
Меня овечки часто окружали:
Разумнейшие очи человечьи.
Молился я… Они мне подражали…

Дитя и юноша, я жил в молочной башне,
Которой равных – нет!
Посевов льна разлив лазоревый на пашне…
Но миг – и рухнул замок мой под грузом бед!

Оливковые высохли деревья,
Коровы пали, нет моей отары,
Закончились счастливые кочевья…
А крылья мельниц – сломаны и стары.

Какая грусть! Судьба – как дом в разоре.
Уж лучше быть безумным, быть увечным,
Уж лучше быть слепцом, идти босым по снегу……

Ах, горе лузитанцу, горе!

Он мельницу принёс в мешке заплечном.
Когда-то двигала её вода Мондегу,
Сегодня крутят крылья воды Сены…
Черна её мука! черней угля…
Молитесь за того, чьи думы неизменны:
За мельника тоски …
О, ты, моя земля,
Моя земля, заполненная светом,
Земля, которую давно заколдовали,
Ты – в полнолуние, ты – в дождь тишайший летом,
Повозки, что в полях заночевали,
Скрипящие повозки и волы,
Поющая в тумане утра жница,
И чёрных тополей надменные стволы,
Июльского рассвета багряница,
Стирающие простыни на речке девы,
И колокольный звон, что заполняет небо!

Что сталось с вами? ГдЕ вы, где вы?

Вы, те, что тесто месите для хлеба,
Вы, булочницы деревень окрестных,
Старушки, что сидят у пряслица зевая,
В седых кудрях в своих каморках тесных,
И рыбаки, что ловлю затевая,
Наладят сети, полные крючков…
О, чёрный бык меж красными плащами!
Его рога и блеск его зрачков!
И зрители в домах, окутанных плющами…
О, праздник Путника – Сеньора Вианданте,
Процессия под звук мелодий плавных,
Аббата два, сеньоры д’ АмарАнте
Три выводка племянников их славных!

О, гдЕ вы? гдЕ вы?

Мой плащ студенческий – нарядов всех милей!
Аве-Марии зорь – печальные напевы!
Озябший город между чёрных тополей!
Спят бедняков дома, луне в тиши внимая…
Дорога из Сантьяго! Сет-ЭштрЕлу!
О, мыс ду Мунду! О, Морейра д’Майя!
О, крепость Липп! я вижу цепкую омелу,
Во рве морской укроп, чьи стебельки упруги,
А губернатор подстригает стебли роз.
Там ящериц тела – сплетённые супруги…
А «ведьма падре»*** в карты тычет острый нос…
Вы, ЖоакИн Тереза и Франсишку Ора!
Вы были начеку - и летом, и зимой!
Без бдительного вашего надзора
Немало лодок не вернулось бы домой…
Ты, АррабАлде, волк морской, при вечной трубке!
Поведай мне о корабле Персеверанса****:
Ночь августа, туман был молока белей,
И гибли моряки, тонули шлюпки -
Сюжет короткий для печального романса.
Помилуй, Боже, души тех бедняг…
Маяк, внимающий сигналам кораблей!
О, флаги дальних стран, лихих морских бродяг,
На фоне волн вы - волшебство, словарь цветов!
О, море бурное, ты – СЕрра-да-ЭштрЕла,
Когда грозишь порвать у корабля швартов!
Твоя безбрежность снежной пеной запестрела -
Как шапки гор, вы, бездн разинутые зевы,
Вы, моряки, вы, пенных пастухи гуртов, -

О, гдЕ вы, гдЕ вы?

О, зелен монастырь, что в бездне вод возник,
Чья аббатиса вечная – Луна,
А ветер – неизменный духовник…
Солёная вода зелёных пропастей,
Чьей глуби мера не вмещает ни одна!
О, Море – ты судов могила и костей!
И ветер их порой выносит на песок:
Невеста мёртвая, в фате – цветок жасмина!
На девушке ещё нарядный поясок…
А руки матери сжимают руки сына!
Вот головы – в беретах – сини и раздуты!
Скелеты эти - в дорогих плащах до пят!
И ноги мертвеца - в сандалии обуты!
А рты, открытые навек, ещё вопят!
Глаза из камня на песке – глядят, блистая!
И ротик боле не поёт - прелестной девы!
И новобрачные – в объятиях доселе!
Нетленно тело на волнах: святая?
О, мёртвые морей в солёной колыбели!

О, гдЕ вы, гдЕ вы?

Часовня Доброй вести – ты морской цветок!
Цветёшь, где на песке обречены посевы.
Я имя написал там, где алел восток,
И вот, с известняка ещё оно не смыто.
Любимые места! По ним бродил я встарь:
Земля РолдАу и местечко ПерафИта!
Ах, Санта Ана, в ней - сияющий алтарь,
И при луне кресты - скользят по стенам там!
А вот часовенка Сеньора да АрЕйя,
В ней сам Господь явился беднякам.
Пляж Памяти: закат, среди камней алея,
Напомнит, как причалил здесь в один из дней
Дон Педру, назывался он «Король-солдат».
Рассветы в БАрра, ах! пожара багряней!
Меж соснами в бору – торжественный закат.
В церковных окнах пышно солнце умирает,
Палитра витража окрасит весь приход.
А море в этот час морской травой играет:
Обрывками плаща сирены здешних вод!
Вот, рыбаки из ПОвоа идут на ловлю…
Я будто снова слышу их напевы,
Молюсь, чтоб Бог привёл их под родную кровлю!
О, гдЕ вы!

II
Ну, слушай, Жорж, я покажу мою страну —
Отважных моряков и белых кораблей!

Вот рыбаки идут в рассвета желтизну
Из порта Пóвоа во глубь морских полей.
Задором все полны!

Весло вонзают так, что гнёт его вода,
И ждут они волны,
И миг уж близится, знай только, не зевай!
Волна придёт, и все навалятся тогда,
Проткнут её с натужным криком: "Ну, давай!"
Ещё, ещё, а вОды за кормой сомкнутся,
Уже в открытом море - парус в небо взмоет
( И знает Бог, судилось ли вернуться…)
Надутый туго парус скорость вмиг утроит!
Они, друг перед дружкой, словно мало места:
Кто первый? Догони! А в небе дымка тает…
О, чётки парусов под пальцами зюйд-веста,
Лит;нию рыбачьих лодок он читает:

"Сеньора Мёртвая нивеста"!*
Ола**, красавица! Простим твои ошибки!
Что – орфография? Ты – из другого теста:
Сродни летучей краснопёрой рыбке!

"Синьёра Стража"!
Ты – чайка, берегись: стрелок грозит в пути!
Ты – чайка: лёгок ход, нетяжела поклажа,
Лети!

"Ты нам – апора"!
"За нас молись"!
"Вирнёмся скоро"!
"Мы нищими звались"!
"Звизда морей"!
"По ветру, чёлн, биги"!
"Вперёд, бадрей"!

Как будто Богоматери шаги!

"Сеньора Свет"! "Бежим искуса"!

Маяк***, похоже…

"Святая Матерь Иисуса"!

Сияет тоже!

"День всех святых"!
"Мария Мадалена"!

Орлы летают, в далях золотых
Часовни высятся – то вздыбленная пена…

"Сеньор и Покровитель моряков"!
"Сеньора удручённых"!

Всё те же шкиперы средь пенных гребешков:
Бернардо Силва Мар немолод, но силён,
А сыновья среди сетей кручёных –
ВАско да Гамы будущих времён…

"Страдания святого Себастьяна"!
"Крылами Ангел осенит"!
"Святая Анна"!
"Нас Бог хранит"!
"Уходим с миром"!

Челны, вас Бог хранит!
Идите с миром!

Сегодня в море Зе, ветрами продублённый,
На той же лодке братья Ремелгадуш, ворчуны,
А волны лепят на воде цветок зелёный,
И пишут на цветке, как перьями, челны:
«Войска и знаменитые бароны…»****

Последний чёлн идёт!
Он догоняет те, ушедшие вперёд….
Как он летит, по ветру птицею гоним:

"Уходим с Богом"!

Идите лодки с Богом и вернитесь с Ним,
Ведомые Христом по гибельным дорогам…

Прощайте!

III
Ну, слушай, Жорж, я покажу мою страну
Паломничеств и шествий!
Марии наши! взгляд – и ты уже в плену!
Ах, Боже упаси от пущих сумасшествий:
Карамба! я сейчас их просто ущипну!
Их станы схожи с лавкой ювелира,
Манелов лица вожделенье выдают!
На них сокровища бухарского эмира:
Тридцать монет на пальцах – руки в кольцах,
А грудь - для тридцати златых сердец приют!
Шнуры на шее, уши в серьгах-колокольцах!
Пойдём же! Ты – Манел, виола на груди,
Фанданго заиграй!
Целуй, им нравится, прижми смелей к груди,
Любую выбирай!
Снимаем шляпы!

Вот процессия, молчите!

И балдахин плывёт под треск ракет,
Смуглы и благородны кавалеры в свите,
Идут, за шнур держась, и каждый разодет.
Носилки высоки, украшены изрядно,
Мне Башнями Давида кажутся они!
Мария "Утоли мои печали" так нарядна!
А управитель праздника за шествием следит.
Смотри, грустят Мария и Господь одни:
Марии смутен взгляд: куда она глядит?
Вот ангелочки впереди!
И ходят-то с трудом!
Три годика всего, чуть только от груди!
Невидимые руки понесут их вдаль,
Так каждый человек своей судьбой ведом.

Процессия как Ночь, где бархат и хрусталь,
(Как Та, что некогда легла над Иудеей).
Вот – Солнце: жгучие глаза растопят лёд!
Вот – полная Луна идёт аллеей!
И лунный свет из глаз подобен серебру.
И Кости та, вдали, Игральные несёт,
Но потеряет всё, начав игру.
Несёт Венец Терновый с нежною улыбкой
Дитя, и нет шипов у этого цветка.
А эта светится красой, живой и зыбкой,
Ах, Губка с Желчью у неё горька!
Но нет: её рука желчь обращает в мёд!
И пчёлы вьются перед ней….
А вот с Копьём в руке в процессии идёт
Одетый стражником, и кровь блестит на стали,
И кровь с той Пятницы на стали не тускней…
Вот и последний: Саван… Видишь, дале –
Христово Тело, всё в крови от ран глубоких,
От крови странно рдеет, словно
Закат на море средь утёсов одиноких…
По Португалии Его несут любовно!
Смотреть на это больно: грусть и свет…
Какие раны! А зловонья нет…

Процессия проходит, а гулянье длится.
Народ одет и празднично, и скромно.
Какой прилив людей! Сияющие лица!
И струны северных виол рыдают томно,
То душ их фадо, набожных и нежных.

На шляпах – символ Торжества Святого.

Опаловая пыль на фоне тростников…
Царит Христос во Славе в небесах безбрежных
В сиянье ореола золотого!

Взывают трубы: будет бой быков!
Идут тореро и ведут быков коровы.

А выкрики вокруг: Подарки и обновы!
Бисквит от Маргариды! Чудные гитары!
А вот – для ваших деток карамели!
Зелёное вино – вас ждут кафе и бары!

Чахоточный, у двери дома на постели,
Взгляд из Другого Мира - испускает дух,
А внучка веточкой лавровой машет:
От умирающего отгоняет мух.

Могильщик между девушек весёлых пляшет.

Вот, выкрики слепого -
Худого паренька с одной серьгой:
«Несчастней нет слепого!»
А этот, с искалеченной ногой!
Зловоние… Скитается без крова…
А тот, вдали, что прислонился к дверке, -
Сплошная рана, хуже не бывает.
Ступни, все в язвах, он пристроил на фанерке.
Цветенье рака: солнце раздувает,
Гангрена гасит. Жорж! Какая странная гвоздика…

Гвоздики – прелесть - чтоб носить их в бутоньерке!

О, георгины гноя, о, Иовы в пароксизме крика!
Чахоточные, карлики, страдальцы!
В горячке белой, в язвах, в чёрной яме слепоты!
Распухшие ревматики – негнущиеся пальцы!
А может, их сердца – прекрасные цветы!
А вот – нагой в разорванных гамашах.
Визгливые литАнии кликуш…
Все просят мИлостыню ради душ
Усопших наших.
Зловонье! Униженья нет страшней!
Отверженных и прокажённых рать…

Вы, живописцы странной родины моей,
Что ж не приходите её нарисовать?

Париж, 1891-1892.

пер. Ир. Фещенко-Скворцова

примечания

I
* одна из башен средневековой крепостной стены в Коимбре, она называлась Суб-Рипаш, впоследствии известна как башня Анту, одно из самых примечательных мест города. Здесь Нобре жил в октябре 1890 года в течение одной недели перед отъездом в Париж.
** у моряков из приморского города Леса-да-Палмейра был обычай во время затянувшегося штиля призывать на помощь Святого Лаврентия, чтобы он послал ветер
*** "ведьма падре" - старая служанка одного священника в Леса да Палмейра. Она следила за домом падре, а также гадала на картах.
**** "ПерсеверАнса" - испанский корабль, который разбился на скалах Лейшойш на Байша ду Мосу ночью 25 августа 1872 г. по причине плохой видимости из-за сильного тумана. Почти все моряки погибли.

II
* Нобре приводит названия лодок в написании малограмотных северных рыбаков, которые писали так, как слышали и говорили, не зная орфографии. К тому же здесь передано мирандское произношение, характерное для севера Португалии.
** "ОлА" - восклицание, которое выражает приветствие, удивление и т.п.
*** Маяк Сеньоры да Луш (света) в гавани Дору
**** Цитата из "Лузиад" Луиса де Камоэнса

@темы: portuguese, н, 19, nobre, antonio

---

[Lika_k]

Siegfried Sassoon
War Poems
To His Dead Body
When roaring gloom surged inward and you cried,
Groping for friendly hands, and clutched, and died,
Like racing smoke, swift from your lolling head
Phantoms of thought and memory thinned and fled.

Yet, though my dreams that throng the darkened stair
Can bring me no report of how you fare,
Safe quit of wars, I speed you on your way
Up lonely, glimmering fields to find new day,
Slow-rising, saintless, confident and kind—
Dear, red-faced father God who lit your mind.

July 1916

Written in hospital at Amiens at the end of July 1916. It refers to Robert Graves, who had been reported Died of Wounds. A fortnight later Eddie Marsh wired to me at Oxford that R.G. was doing well and in hospital at Highgate.

@темы: s, g, 20, english-british, graves, robert, sassoon, siegfried