[Lika_k]

Хорхе Луис Борхес
Улицы Буэнос-Айреса
Улицы Буэнос-Айреса,
вы — сердцевина моего сердца.
Не бодрые проспекты,
замученные спешкой пешеходов,
а вы, переулки тихих предместий,
вы, незнакомые с кроткими кронами деревьев,
улицы окраин,
где мрачные лачуги,
подавленные бессмертным пространством,
боятся утонуть в долгом просторе
равнины и неба.
Всем, кто истосковался по живой душе человечьей,
вы обещаете счастье:
на ваших перекрестках братаются жизни,
вырвавшиеся на волю из заточенья квартир.
Низкий поклон вам хотя бы за то, что по вашей брусчатке
шагает с решительностью заблужденья
надежда.
Ваши извивы — как колыхание флагов,
реющих на семи ветрах поднебесья.
Пусть же на древке моих стихов
заплещут эти знамена.

Пер. С. Гончаренко

@темы: б, 20, latinoamericano, borges, jorge luis

---

[Lika_k]

Arthur Rimbaud
Sensation
Par les soirs bleus d'été, j'irai dans les sentiers,
Picoté par les blés, fouler l'herbe menue :
Rêveur, j'en sentirai la fraîcheur à mes pieds.
Je laisserai le vent baigner ma tête nue.
Je ne parlerai pas, je ne penserai rien :
Mais l'amour infini me montera dans l'âme,
Et j'irai loin, bien loin, comme un bohémien,
Par la Nature, - heureux comme avec une femme.
(1870)

Артюр Рембо
Предчувствие
Глухими тропами, среди густой травы,
Уйду бродить я голубыми вечерами;
Коснется вечер непокрытой головы,
И свежесть чувствовать я буду под ногами.
Мне бесконечная любовь наполнит грудь
Но буду я молчать и все слова забуду.
Я как цыган, уйду - все дальше, дальше в путь!
И словно с женщиной, с природой счастлив буду.
пер. М.П. Кудинова

Артюр Рембо
Ощущение
В сапфире сумерек пойду я вдоль межи,
Ступая по траве подошвою босою.
Лицо исколют мне колесья спелой ржи,И придорожный куст обдаст меня росою.

Не буду говорить и думать ни о чем -
Пусть бесконечная любовь владеет мною, -
И побреду, куда глаза глядят, путем
Природы - счастлив с ней, как с женщиной земною.
пер. Б. Лившица

@темы: francaise, 19, р (rus), r

---

[Lika_k]

Иосиф Бродский
Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звезд над головой.
И только ветра сиплый вой
расслышишь ты, как встарь.
Ты сбросишь тень с усталых плеч,
задув свечу пред тем, как лечь.
Поскольку больше дней, чем свеч,
сулит нам календарь.

Что это? Грусть? Возможно, грусть.
Напев, знакомый наизусть,
Он повторяется. И пусть.
Пусть повторится впредь.
Пусть он звучит и в смертный час,
как благодарность уст и глаз
тому, что заставляет нас
порою вдаль смотреть.

И молча глядя в потолок,
поскольку явно пуст чулок,
поймешь, что скупость - лишь залог
того, что слишком стар.
Что поздно верить чудесам.
И, взгляд подняв свой к небесам,
ты вдруг почувствуешь, что сам
- чистосердечный дар.

@темы: б, 20, brodsy, joseph, russian

---

Франц Шуберт в качестве поэта

[Lika_k]

Franz Schubert
Mein Gebet
Tiefer Sehnsucht heil'ges Bangen
Will in schön're Welten langen;
Möchte füllen dunklen Raum
Mit allmächt'gem Liebestraum.

Großer Vater! reich' dem Sohne,
Tiefer Schmerzen nun zum Lohne,
Endlich als Erlösungsmahl
Deiner Liebe ew'gen Strahl.

Sieh, vernichtet liegt im Staube,
Unerhörtem Gram zum Raube,
Meines Lebens Martergang
Nahend ew'gem Untergang.

Tödt' es und mich selber tödte,
Stürz' nun alles in die Lethe,
Und ein reines kräft'ges Sein
Laß o Großer, dann gedeih'n.

К сожалению, перевод настолько плох, что стыдно вообще постить его. Пусть будет под катом
Франц Шуберт
Моя молитва
Дух тоскует по отчизне -
По иной, прекрасной жизни,
И любви живой мечтой
Наполняет мир иной.

Отче милостивый! Сыну
Скорби дав познать пучину,
Свет любви своей пролей,
как спасительный елей.

Видишь, в прахе пред тобою
Я с поверженной душою,
Пытка-жизнь меня сломила,
Мне уж видится могила,

Бренной жизни не жалея,
В Лету брось меня скорее,
Свежим силам в новый май
Расцвести, о боже, дай.
пер. О. Татариновой

@темы: s, 19, romanticism, deutsche-oesterreichisch, ш/щ

---

[Lika_k]

Christopher Marlowe
The Passionate Shepherd to His Love
Come live with me and be my Love,
And we will all the pleasures prove
That hills and valleys, dale and field,
And all the craggy mountains yield.

There will we sit upon the rocks
And see the shepherds feed their flocks,
By shallow rivers, to whose falls
Melodious birds sing madrigals.

There will I make thee beds of roses
And a thousand fragrant posies,
A cap of flowers, and a kirtle
Embroider'd all with leaves of myrtle.

A gown made of the finest wool
Which from our pretty lambs we pull,
Fair linèd slippers for the cold,
With buckles of the purest gold.

A belt of straw and ivy buds
With coral clasps and amber studs:
And if these pleasures may thee move,
Come live with me and be my Love.

Thy silver dishes for thy meat
As precious as the gods do eat,
Shall on an ivory table be
Prepared each day for thee and me.

The shepherd swains shall dance and sing
For thy delight each May-morning:
If these delights thy mind may move,
Then live with me and be my Love.

Sir Walter Ralegh
The Nymph’s Reply to the Shepherd
If all the world and love were young,
And truth in every Shepherd’s tongue,
These pretty pleasures might me move,
To live with thee, and be thy love.

Time drives the flocks from field to fold,
When Rivers rage and Rocks grow cold,
And Philomel becometh dumb,
The rest complains of cares to come.

The flowers do fade, and wanton fields,
To wayward winter reckoning yields,
A honey tongue, a heart of gall,
Is fancy’s spring, but sorrow’s fall.

Thy gowns, thy shoes, thy beds of Roses,
Thy cap, thy kirtle, and thy posies
Soon break, soon wither, soon forgotten:
In folly ripe, in reason rotten.

Thy belt of straw and Ivy buds,
The Coral clasps and amber studs,
All these in me no means can move
To come to thee and be thy love.

But could youth last, and love still breed,
Had joys no date, nor age no need,
Then these delights my mind might move
To live with thee, and be thy love.

@темы: 16, m, renaissance english, english-british, r

---

[Lika_k]

Mark Strand
So You Say
It is all in the mind, you say, and has
nothing to do with happiness. The coming of cold,
the coming of heat, the mind has all the time in the world.
You take my arm and say something will happen,
something unusual for which we were always prepared,
like the sun arriving after a day in Asia,
like the moon departing after a night with us.

@темы: s, 20, english-american, strand, mark

---

[Lika_k]

Mark Strand
Coming To This
We have done what we wanted.
We have discarded dreams, preferring the heavy industry
of each other, and we have welcomed grief
and called ruin the impossible habit to break.

And now we are here.
The dinner is ready and we cannot eat.
The meat sits in the white lake of its dish.
The wine waits.

Coming to this
has its rewards: nothing is promised, nothing is taken away.
We have no heart or saving grace,
no place to go, no reason to remain.

@темы: s, 20, english-american, strand, mark

---

[Lika_k]

Рубен Дарио
Осенние стихи
Даже дума моя о тебе, словно запах цветка, драгоценна;
Взор твой, темный от нежности, нехотя сводит с ума;
Под твоими босыми ногами еще не растаяла пена,
И улыбкой твоей улыбается радость сама.
В том и прелесть летучей любви, что ее обаяние кратко,
Равный срок назначает и счастью она, и тоске.
Час назад я чертил на снегу чье-то милое имя украдкой,
Лишь минуту назад о любви я писал на песке.
В тополиной аллее беснуются листья в последнем веселье,
Там влюбленные пары проходят, грустны и легки.
В чаше осени ясной на дне оседает туманное зелье,
В это зелье, весна, опадут твоих роз лепестки.

Пер. М. Квятковской

@темы: д, 20, latinoamericano

---

[Lika_k]

Archilochos
fragment 129
before the pyre
Why should the sea be fat
With my drowned friends?
Why oil the knees of the gods?
Why, why should Hephaistos
The Fire dance his dance
On this splendid face
And feast on these runner’s legs
Poseidon the Water has stilled?
To the ecstatic fire we give to eat
This fine body wrapped in white,
Pleasure once of glad women,
Companion once of Ares, War.

Guy Davenport’s translation from 7 Greeks

@темы: english, antiquity, a, links, helenike

---

[Lika_k]

Рубен Дарио
Раковина
Антонио Мачадо
Я отыскал ее на берегу морском;
она из золота, покрыта жемчугами;
Европа влажными брала ее руками,
плывя наедине с божественным быком.
Я с силой дунул в щель, и, словно дальний гром,
раскат морской трубы возник над берегами,
в полился рассказ, не меркнущий веками,
пропитанный насквозь морями и песком.
Светилам по душе пришлась мечта Язона,
и ветры горькие ветрил вздували лоно
на Арго-корабле; вдыхая ту же соль,
я слышу голос бурь, и ропщущие волны,
и незнакомый звон, в ветер, тайны полный…
(Живого сердца стук, живого сердца боль.)

Перю О. Савича

@темы: espanol, д, 20, latinoamericano

---

[Lika_k]

Джо Грин
Дорогая Пенелопа,
Здесь вечно дует. Девять лет в палатке на берегу!
Улисс говорит, они знают, что делают.
Ну конечно же. Уже верю.
Девять лет – и чего ради?
Хотя... им девять лет – не срок...
Девять лет – почти вся собачья жизнь!
Я устал. И не спрашивай о богах:
всему есть пределы...
Хотя... Про богов ты знаешь не хуже меня.
О щенках мне известно,
жаль, что сказала не ты...
Сама понимаешь: она поделилась со мной этой вестью.
Ну, да это неважно.
Просто... Увези их с Итаки.
Когда ты прочтешь эти строки,
Меня уже не будет. Мне осталось... года четыре?
Я уйду туда, где нет людей.
Нет богов.
Разве что... кролики?

Пер. А.Нестерова

@темы: antiquity, 20, english-american, г (rus), mythology

---

[Lika_k]

Denise Levertov
A Tree Telling of Orpheus
White dawn. Stillness. When the rippling began
I took it for a sea-wind, coming to our valley with rumors
of salt, of treeless horizons. But the white fog
didn't stir; the leaves of my brothers remained outstretched,
unmoving.
Yet the rippling drew nearer – and then
my own outermost branches began to tingle, almost as if
fire had been lit below them, too close, and their twig-tips
were drying and curling.
Yet I was not afraid, only
deeply alert.
I was the first to see him, for I grew
out on the pasture slope, beyond the forest.
He was a man, it seemed: the two
moving stems, the short trunk, the two
arm-branches, flexible, each with five leafless
twigs at their ends,
and the head that's crowned by brown or gold grass,
bearing a face not like the beaked face of a bird,
more like a flower's.
He carried a burden made of
some cut branch bent while it was green,
strands of a vine tight-stretched across it. From this,
when he touched it, and from his voice
which unlike the wind's voice had no need of our
leaves and branches to complete its sound,
came the ripple.
But it was now no longer a ripple (he had come near and
stopped in my first shadow) it was a wave that bathed me
as if rain
rose from below and around me
instead of falling.
And what I felt was no longer a dry tingling:
I seemed to be singing as he sang, I seemed to know
what the lark knows; all my sap
was mounting towards the sun that by now
had risen, the mist was rising, the grass
was drying, yet my roots felt music moisten them
deep under earth.
He came still closer, leaned on my trunk:
the bark thrilled like a leaf still-folded.
Music! there was no twig of me not
trembling with joy and fear.
Then as he sang
it was no longer sounds only that made the music:
he spoke, and as no tree listens I listened, and language
came into my roots
out of the earth,
into my bark
out of the air,
into the pores of my greenest shoots
gently as dew
and there was no word he sang but I knew its meaning.
He told of journeys,
of where sun and moon go while we stand in dark,
of an earth-journey he dreamed he would take some day
deeper than roots...
He told of the dreams of man, wars, passions, griefs,
and I, a tree, understood words – ah, it seemed
my thick bark would split like a sapling's that
grew too fast in the spring
when a late frost wounds it.


Fire he sang,
that trees fear, and I, a tree, rejoiced in its flames.
New buds broke forth from me though it was full summer.
As though his lyre (now I knew its name)
were both frost and fire, its chord flamed
up to the crown of me.
I was seed again.
I was fern in the swamp.
I was coal.
And at the heart of my wood
(so close I was to becoming man or god)
there was a kind of silence, a kind of sickness,
something akin to what men call boredom,
something
(the poem descended a scale, a stream over stones)
that gives to a candle a coldness
in the midst of its burning, he said.
It was then,
when in the blaze of his power that
reached me and changed me I thought I should fall my length,
that the singer began
to leave me. Slowly
moved from my noon shadow
to open light,
words leaping and dancing over his shoulders
back to me
rivery sweep of lyre-tones becoming
slowly again
ripple.
And I
in terror
but not in doubt of
what I must do
in anguish, in haste,
wrenched from the earth root after root,
the soil heaving and cracking, the moss tearing asunder –
and behind me the others: my brothers
forgotten since dawn. In the forest
they too had heard,
and were pulling their roots in pain
out of a thousand year's layers of dead leaves,
rolling the rocks away,
breaking themselves
out of
their depths.


You would have thought we would lose the sound of the lyre,
of the singing
so dreadful the storm-sounds were, where there was no storm,
no wind but the rush of our
branches moving, our trunks breasting the air.
But the music!
The music reached us.
Clumsily,
stumbling over our own roots,
rustling our leaves
in answer,
we moved, we followed.
All day we followed, up hill and down.
We learned to dance,
for he would stop, where the ground was flat,
and words he said
taught us to leap and to wind in and out
around one another in figures the lyre's measure designed. The singer
laughed till he wept to see us, he was so glad.
At sunset
we came to this place I stand in, this knoll
with its ancient grove that was bare grass then.
In the last light of that day his song became
farewell.
He stilled our longing.
He sang our sun-dried roots back into earth,
watered them: all-night rain of music so quiet
we could almost
not hear it in the
moonless dark.
By dawn he was gone.
We have stood here since,
in our new life.
We have waited.
He does not return.
It is said he made his earth-journey, and lost
what he sought.
It is said they felled him
and cut up his limbs for firewood.
And it is said
his head still sang and was swept out to sea singing.
Perhaps he will not return.
But what we have lived
comes back to us.
We see more.
We feel, as our rings increase,
something that lifts our branches, that stretches our furthest
leaf-tips
further.
The wind, the birds,
do not sound poorer but clearer,
recalling our agony, and the way we danced.
The music!
essexmyth.files.wordpress.com/2012/05/a-tree-te...

@темы: antiquity, links, 20, levertov, denise, english: anglo-american, mythology, l

---

[Lika_k]

Denise Levertov
Eros
The flowerlike
animal perfume
in the god’s curly
hair —

don’t assume
that like a flower
his attributes
are there to tempt

you or
direct the moth’s
hunger —
simply he is
the temple of himself,

hair and hide
a sacrifice of blood and flowers
on his altar

if any worshipper
kneel or not.

@темы: 20, levertov, denise, english: anglo-american, l

---

[Lika_k]

Рубен Дарио
Печально…
Однажды — очень печально, печально и безжеланно, —
смотрел я, как капля за каплей течет вода из фонтана;
а ночь была серебристой и тихой была. Стонала
ночь. Причитала ночь. Слезу за слезой роняла
ночь. И мрак аметистовый, казалось, светлел без света —
его разбавили слезы неведомого поэта.
И я был этим поэтом, неведомый и печальный,
всю душу свою растворивший в струе фонтана хрустальной.

Пер. М. Квятковской

@темы: д, 20, latinoamericano

---

[Lika_k]

Панос Таситис
Штукатурка
Заклеили бумагой
бумагу,
слова легли
на слова.
Новыемаски
на старые маски надели,
прежнюю известь
свежей в избытке покрыли.
Назвали гнездами
умерших птиц могилы,
чьи перья развеял ветер,
и молвили - нет, - раскричали, что
птицы -
всего лишь тени.

Одни только статуи,
статуями оставаясь,
раскрывают нам нашу суть,
и ангелы, молчаливые ангелы
берут нас ночами
на свои крылья

Пер. Виктора Лунина

@темы: т, 20, helenike

---

[Lika_k]

Рубен Дарио
Vesper
Покой, покой… И, причастившись тайн
вечерних, город золотой безмолвен.
Похож на дароносицу собор,
сплетаются лазурной вязью волны,
как в Требнике заглавных букв узор,
а паруса рыбачьи треугольны
и белизной подчеркнутой своей
слепят глаза и режут их до боли,
и даль полна призывом — «Одиссей!» —
в нем запах трав и горький привкус соли.
Пер. Э. Линецкой

@темы: д, 20, latinoamericano

---

[Lika_k]

Хорхе Луис Борхес
Пределы
У Верлена есть строчка, которую я так и не вспомню.
Где-то неподалеку есть улица,
по которой я уже не пройдусь.
Даже в моем доме наверняка имеется зеркало,
которое меня больше не увидит.
Какую-то дверь я закрыл за собой навсегда.
Среди книг моей библиотеки (вот они, рядом)
есть одна особенная —
мне так и не доведется ее прочитать.
Этим летом мне исполняется пятьдесят лет.
Значит, смерть уже не за горами.
Пер. С. Гончаренко

@темы: б, 20, latinoamericano, borges, jorge luis

---

[Lika_k]

Жак Румен
Гроза
Ветер погнал белых бизонов стада по просторный степям
Небес. Безмолвные грузные быки растоптали солнце;
Оно погасло.
Ветер орал, как роженица.
И тогда прибежал проливной дождь,
Сотканный из огня и моря.
Он приплясывал, и топотал,
И волочил над землей полотнище тумана.
Листья пели дрожа, как дебютантки кафе-шантана;
Потом явился гром;
Он рукоплескал. Все это свершалось для того,
Чтоб радовался и рукоплескал гром.
Хлестала вода; не раскрывшись, умирали цветы;
Пальмы размахивали веерами;
Черных бизонов стада шли вслед за ветрами с востока на запад;
Ночь спешила им вслед, как женщина в траурном платье

Пер. Д. Самойлова

@темы: 20, latinoamericano, р (rus)

---

[Lika_k]

Жак Румен
Гвинея
Долгий путь ведет до Гвинеи:
Смерть приведет тебя к ней.
Вот и темная чаща лесная,
Слышишь — ветер шумит сквозь вечную ночь
Ее длинных волос.
Долгий путь ведет до Гвинеи:
Предки твои там ожидают тебя
На дороге, — неторопливо беседуют,
Ждут.
А костяные четки ручьев
Негромко стучат по камням.
Долгий путь ведет до Гвинеи.
Нет, не ждет тебя пышный прием
В черной стране черных людей —
Под мглистым небом, прорезанным криками птиц.
Раскрываются веки деревьев над круглым глазом болот,
Над стоячей водой.
В мирной деревне там ожидают тебя
Хижина предков твоих и жесткий камень надгробный,
Чтоб наконец
Голову
Приклонить.

Пер. Е. Гальпериной

@темы: 20, latinoamericano, р (rus)

---

[Lika_k]

Александр Кусиков
Дырявый шатер моих дум
Штопают спицы луны.
Я звездные тайны краду
Вбивать золотые клины.

Недостижений червь
Дни просверлит в виске —
Поэт, никому не верь,
Даже в надломной тоске.

Твой неисходный день
Сердцем стучится в Сад —
Так в голубой плетень
Лапой зари лиса.

@темы: 20, к (rus), russian