[Lika_k]

Луис де Гонгора
Почитателям Лопе де Веги
Вы, утки луж кастильских, коих дух
Зловонен, птичник Лопе, чьи угодья
Вовеки не страдали от бесплодья –
Там в изобилии растет лопух,

Вы, кряканьем терзающие слух,
Язык попрали древний: нет отродья
Подлей – кто вырос в жиже мелководья,
К искусству греков, к знаньям римлян глух!

Вы чтите жалких лебедей, без нужды
Предсмертным криком будящих пруды.
А лебеди высокого полета,

Питомцы Агапины, – те вам чужды?
Вам мудрость их претит? Так прочь в болота!
Не загрязняйте перьями воды!

Пер. Владимира Резниченко

@темы: espanol, baroque, 16, renaissance spanish, г (rus)

---

[Lika_k]

George Meredith
Lucifer in Starlight
On a starred night Prince Lucifer uprose.
Tired of his dark dominion swung the fiend
Above the rolling ball in cloud part screened,
Where sinners hugged their spectre of repose.
Poor prey to his hot fit of pride were those.
And now upon his western wing he leaned,
Now his huge bulk o'er Afric's sands careened,
Now the black planet shadowed Arctic snows.
Soaring through wider zones that pricked his scars
With memory of the old revolt from Awe,
He reached a middle height, and at the stars,
Which are the brain of heaven, he looked, and sank.
Around the ancient track marched, rank on rank,
The army of unalterable law.

...toward the coast of Earth beneath,
Down from th' Ecliptic, sped with hop'd success, [ 740 ]
Throws his steep flight in many an Aerie wheele,
Nor staid, till on Niphates top he lights.
J. Milton, "Paradise lost", Book III, 739–742
Gustave Doré


Забавно, что в англоязычных любительских анализах (по крайней мере в тех, которые я видела) все зациклены на просто библейской + мимоходом мильтоновской тематике без единого упоминания самого очевидного, что при этом намеком указано уже в названии стихотворения - то, что Люцифер - это кроме всего прочего еще и звезда. А ведь это придает всему стихотворению еще более широкий, поистине божественно-космический размах.

@темы: francaise, 17, m, citatus, 19, pittura, english-british, illustrations

---

[Lika_k]

Поль Мишельс
Псалом
Смотри он больше города наш страх
Мы спим со стиснутыми кулаками
Нельзя проснуться и самим собой остаться
Все сны без сновидений хоть умри

Жизнь мается и утирает слезы
И под кроватью дремлют звезды небо
Скорей бы умереть но медлит смерть
И каждый час жесток и туп как вечность

Перед трюмо кривляется скелет
И плачет перед церковью горбунья
И на столетия кладет сухие руки
И в пальцах у нее щепотка бога

В окне не видевшем дневного света
Больная прачка кается в грехах
Мать с моста бросилась позавчера
О чем писали здешние газеты

Тоска такая белая как мел
И в воздухе скрестились две руки
И в пыль дороги вжат горячий лоб
И кровью не отхаркается горло

@темы: м, francaise, 20

---

[Lika_k]

Арсений Тарковский
Феофан Грек
Когда я видел воплощенный гул
И меловые крылья оживали,
Открылось мне: я жизнь перешагнул,
А подвиг мой еще на перевале.

Мне должно завещание могил,
Зияющих как ножевая рана,
Свести к библейской резкости белил
И подмастерьем стать у Феофана.

Я по когтям узнал его: он лев,
Он кость от кости собственной пустыни,
И жажду я, и вижу сны, истлев
На раскаленных углях благостыни.

Я шесть веков дышу его огнем
И ревностью шести веков изранен.
- Придешь ли, милосердный самарянин,
Повить меня твоим прохладным льном?

@темы: т, 20, russian

---

[Lika_k]

Ласло Надь
Ангел и псы
Грудь придавил мне тяжелый, мучительный сон,
очи мои опалил нестерпимым сияньем алмазным:
ангела я увидал на вершине холма,
был этот ангел к акации привязан.

Ангела горло хрустально светилось - душа
в нем подымалась и падала. С яростью волчьей
желтые псы раздирали пушистые крылья его,
перья летели и плоти растерзанной клочья.

Рано проснулся я. Сердце болело. Я знал:
вовсе не сном - были явью видения эти;
ангела перья пошел я по свету искать -
свет лучезарный сверкал на рассветной планете.

Пер. Татьяны Глушковой

(Hungarian)

@темы: н, 20

---

[Lika_k]

Thomas Kinsella (1928- )
The Poet Egan O'Rahilly, Homesick in Old Age
He climbed to his feet in the cold light, and began
The decrepit progress again, blown along the cliff road,
Bent with curses above the shrew his stomach.

The salt abyss poured through him, more raw
With every laboured, stony crash of the waves:
His teeth bared at their voices, that incessant dying.

Iris leaves bent on the ditch, unbent,
Shivering in the wind: leaf-like spirits
Chattered at his death-mark as he passed.

He pressed red eyelids: aliens crawled
Breaking princely houses in their jaws;
Their metal faces reared up, chewing at light.

'Princes overseas, who slipped away
In your extremity, no matter where I travel
I find your great houses like stopped hearts.

Likewise your starving children -- though I nourish
Their spirit, and my own, on the lists of praises
I make for you still in the cooling den of my craft.

Our enemies multiply. They have recruited the sea:
Last night, the West's rhythmless waves destroyed my sleep;
This morning, winkle and dogfish persisting in the stomach . . .'

Томас Кинселла
Поэт Эган О’Рейли в старости без крова
Он встал на холодной заре и снова побрел
По кремнистой дороге, ветром толкаемый в спину,
Прислушиваясь к бурчащему, как старая карга, животу.

Прибой обдавал его солеными брызгами. Он промокал
Все больше с каждым ударом волн об утес:
Их бессмертная ярость его забавляла.

Стебли ириса склонялись над ручьем. На ветру
Трепетали расслабленно духи, принявшие вид
Листьев, и, как обреченного, провожали его бормотаньем.

Он сомкнул багровые веки. Пришельцы ползли,
Королевские замки челюстями круша,
К небесам обращая металлические жующие морды.

«О королевичи, избравшие горечь изгнанья!
Где б я ни странствовал, всюду встречал
Эти высокие башни, оставленные навсегда.

Так же, как ваших детей, голодных досель —
Хоть я и питал их души упорной хвалой, —
Я вас заключаю в прохладный приют моего ремесла.

Враги наши множатся. Уже и море на их стороне.
Этой ночью прибой, грохоча, не давал мне уснуть.
Утром зубатка с улиткой скрипят в животе…»

пер. Гр. Кружкова

see the poem by O'Rahilly that Kinsella is drawing on

@темы: 18, links, 20, english-british, kruzhkov, grigory, к (rus), english-british-irish

---

[Lika_k]

Aogán Ó Rathaille
Is Fada Liom Oíche Fhírfhliuch
Is fada liom oíche fhírfhliuch gan suan, gan srann,
gan ceathra, gan maoin caoire nd buaibh na mbeann;
anfa ar toinn taoibh liom do bhuair mo cheann,
's nár chleachtas im naíon fíogaigh ná ruacain abhann.
Dá maireadh an rí dionmhar ó bhruach na Leamhan
's an ghasra do bhí ag roinn leis 1ér thrua mo chall
i gceannas na gcríoch gcaoin gcluthar gcuanach gcam,
go dealbh i dtír Dhuibhneach níor bhuan mo chlann.

An Carathach groí fíochmhar Iér fuadh an mheang
is Carathach Laoi i ndaoirse gan fuascladh fann;
Carathach, rí Chinn Toirc, in uaigh 's a chlann,
's is atuirse trím chroí gan a dtuairisc ann.

Do shearg mo chroí im chlíteach, do bhuair mo leann,
na seabhaic nár fríth cinnte, agár dhual an eang
ó Chaiseal go Toinn Chlíona 's go Tuamhain thall,
a mbailte's a dtír díthchreachta ag sluaghaibh Gall.

A thonnsa thíos is airde géim go hard,
meabhair mo chinnse cloíte ód bhéiceach tá;
cabhair dá dtíodh arís ar Éirinn bhán,
do ghlam nach binn do dhingfinn féin id bhráid.

Egan O'Rahilly
The Drenching Night Drags On
The drenching night drags on: no sleep or snore,
no stock, no wealth of sheep, no horned cows.
This storm on the waves nearby has harrowed my head
-- I who ate no winkles or dogfish in my youth!
If that guardian King from the bank of the Leamhan lived on,
with all who shared his fate (and would pity my plight)
to rule that soft, snug region, bayed and harboured,
my people would not stay poor in Duibhne country.

Great Carthy, fierce and fine, who loathed deceit;
with Carthy of the Laoi, in yoke unyielding, faint;
and Carthy King of Ceann Toirc with his children, buried;
it is bitterness through my heart they have left no trace.

My heart has dried in my ribs, my humours soured,
that those never-niggardly lords, whose holdings ranged
from Caiseal to Cliona's Wave and out to Thomond,
are savaged by alien hordes in land and townland.

You wave down there, lifting your loudest roar,
the wits in my head are worsted by your wails.
If help ever came to lovely Ireland again
I'd wedge your ugly howling down your throat!
(From "An Duanaire: An Irish Anthology: 1600-1900: Poems of the Dispossessed " edited by Seán Ó Tuama and Thomas Kinsella, 1981)
Transl. by Thomas Kinsella

@темы: 18, 17, 20, english-british, english-british-irish, r

---

[Lika_k]

Файяд Хамис
Млечный путь
Млечный Путь осыпается с темно-лиловых небес на деревья.
На кошках бродячих, на желтых огнях, на вине и на хлебе
какая-то тайна лежит. Бесконечными кажутся улицы в светлом тумане.
Это ткет паутину из хлопьев гигантский паук.
Это ночь подняла паруса, как готовый к отплытью фрегат.
Это снега дыхание в сердце мое ворвалось,
отметая с души прах осенней опавшей листвы.
За ночь снег занесет закопченную землю Парижа,
и проснусь и увижу в окно потрясающую белизну.
Может, голубь иззябший прижмется крылами к стеклу.
Но зимы красоту я пойму только после того,
когда в белые бездны подушки моей
упадет твоих грубых волос серебристая тьма.

Пер. В. Столбова

@темы: 20, latinoamericano, х (rus)

---

[Lika_k]

Мануэль Гутьеррес Нагера
В тот час
Я хочу умереть на просторе морском
в золотистом сиянье заката.
В час, когда нам агония кажется сном,
а душа, словно птица, крылата.
Пусть дежурит у смертной постели моей
только небо одно голубое.
Я услышать хочу не рыданья друзей,
а вскипающий грохот прибоя.
Из зеленой волны златотканую сеть
извлекает дневное светило…
Я хотел бы как солнечный луч умереть,
раствориться в волне белокрылой.
Ни досады, ни злобы в душе не тая,
я хотел бы смежить свои веки.
Чтоб шептала мне жизнь: «Я навеки твоя…» —
покидая меня навеки!
Пер. В. Столбова

@темы: н, 20, latinoamericano

---

[Lika_k]

Амаадо Нерво
Мы квиты
Жизнь! Я тебя прославляю, свой путь завершая земной:
ложных надежд не питал я, был труд не напрасен мой,
и муки, что ты посылала, были заслужены мной.
И вижу я после долгих лет трудов и борьбы,
что сам всегда я был зодчим своей нелегкой судьбы.
Ты чашу то с медом, то с желчью давала мне выпить до дна:
но разве душа не бывала то медом, то желчью полна?
А если сажал я розы — все розы цвели, как одна.
И пусть зима приходила, губя мой цветущий рай, —
но ты ведь не говорила, что вечным быть должен май!
Много ночей проводил я, судьбу за жестокость кляня.
Счастливых ночей не сулила ты мне, свою тайну храня…
Но были счастливые ночи — были и у меня!
Любил я и был любимым, — мне солнце дарила весна…
Жизнь! Мы квиты с тобою! Ты мне ничего не должна!
Пер. И. Чижеговой

@темы: н, 20, latinoamericano

---

[Lika_k]

Элисео Диего
Вызов Карибскому морю
Карибский глянец, синие накаты,
улыбчивая злоба и каприз.
Ты дремлешь на изнанке светлой карты,
где хитроумный трудится Улисс.
А здесь, в глубинах сонного провала,
не боги, не сирен игривых скоп —
твое расплывчатое покрывало
ткут челноки зубастых Пенелоп.
Где райских островов великолепье —
земля легенд и грез?.. Карибский край,
мы здесь нашли марионеток, цепи,
стервятников: насмешку, а не рай!
Не благовестье, а былые свары,
не новь, а долгий обморок, не миф,
а ведьмовского шабаша кошмары
и черепа взамен заморских див.
В день ярых бурь над бездной бесноватой
ты полдень топишь в полуночной мгле,
весь свет сводя к заре подслеповатой,
весь мир сварив в клокочущем котле.
В твоих сквозных и стынущих глубинах
покой нерасторжимый отражен,
конечная ничейность дней пустынных,
слепое зарождение времен.
Погожий летний день с возней, и визгом,
и смехом детворы — простые дни
ее нехитрых игр на солнце низком
и в сказочно причудливой тени, —
как часто тащит пенный вал слепящий
туда, где смерти свет, где тишина,
где жизнь дрожит своей изнанкой спящей
в соленой пустоте глухого дна!..
Но дом наш здесь, хоть ты и смотришь зверем.
И вдаль глядим мы из-под рукава —
надеемся, шумим, упрямо верим
в росистые чудные острова!
Пер. П. Грушко

@темы: д, 20, latinoamericano

---

[Lika_k]

Октавио Пас
Мне гладит лоб холодною ладонью
поток былого – сны его струятся
под каменными веками моими, -
вовек не остановится, и я
из глубины души прощаюсь с ним.
Былое от меня бежит? Я с ним
бегу? Тот, кто прощается с минувшим, -
лишь мрак пустой, рядящийся в меня?
Нет, не оно бежит – я удаляюсь,
а чуждое – избытое – былое
не следует за мной. Тот, кем я был,
остался на туманном берегу,
не вспомнит обо мне, меня не сыщет,
не поглядит ни разу, не простится:
ему подай другого беглеца.
Но и другой о нем не вспоминает.

Пер. П. Грушко

@темы: 20, latinoamericano, п

---

[Lika_k]

Хувенсио Валье
Песнь воде
Вода, голубая, прозрачная, хрустальная,
рождается вместе с потоком твоих волос
и, падая вниз, у ног твоих ищет пристанища.
Я воду пью, и запах воды, и тень ее,
ту светлую воду, ту свежую воду, что вверх
бессонною ниточкой тянется, словно растение.
Воду пью, гимн глубине ее вырос
из темных моих глубин, которыми я предчувствую
воду-небо, воду-бокал, воду-ирис.
Пей, Мария, холод ее слез.
Отдай свой рот прохладному рту воды,
отдай свою жизнь этой дороге из роз.
От теплых ног на теплой сонной земле
до буйных прядей волос — все погрузи в воду,
живою слезой растворись в ее хрустале.
Наклонись и, когда твой лоб коснется камня,
встав на колени, ищи корень воды в земле,
плача, жаждущим ртом и руками.

Пер. Риммы Казаковой

@темы: 20, в, latinoamericano

---

[Lika_k]

Габриэла Мистраль
Ноктюрн
Ах, отец наш небесный, мне больно!
Почему ты забыл обо мне?
Вспомнил ты о плоде и расплавил
Мякоть алую в летнем огне.
Погляди: я изранена жизнью
И для смерти созрела вполне.
Ты в багровую бросил давильню
Виноградную черную гроздь,
Листья с тополя сдул и развеял
В хрупком воздухе позднюю грусть,
Но в давильне раскрытой для смерти
Все не хочешь расплющить мне грудь!
На пути моем были фиалки,
Ветра хмель я пила, а теперь
Опустила я желтые веки, —
Не нужны ни январь, ни апрель.
И замкнула уста, — я устала
Гибнуть, жалкие строфы граня.
Ты ударил осеннюю тучу,
И не хочешь взглянуть на меня!
Тот и продал меня за бесценок,
Кто к щеке в поцелуе приник, —
И лицо мое в поте кровавом
На стихе отпечаталось вмиг,
Как на плате святой Вероники,
Отпечатался ясно твой лик.
Необъятною стала усталость,
Поселилась в глазах у меня
Вся усталость зари предыдущей
И усталость грядущего дня,
И небес оловянных усталость,
И небес, просиненных до дна.
Еле-еле сандальи и косы
Расплетаю, мечтая о сне,
И тобой вразумленная, отче,
Я рыдаю в ночной тишине:
Почему же меня ты оставил,
Почему ты забыл обо мне!

Пер. Инны Лиснянской

@темы: м, 20, latinoamericano, mistral, gabriela

---

[Lika_k]

Никанор Парра
Каталина Парра
Город странный и большой,
Край земного шара…
Бродит в нем единственная
Каталина Парра.
Целый год миновал,
О тебе я не слыхал,
Но тебя не забывал,
Каталина Парра.
Дождевая пелена
На землю упала.
Куда ты бедная, одна,
Каталина Парра?
Ах, если б мог я знать!
Ничего не знаю!
Как живешь ты, бедная,
Каталина, бледная?
Что бы я не говорил,
Лишь одно я знаю:
Твердо верю, что тебя
Снова повидаю.
Даже если издали
Я тебя увижу,
Буду рад, дитя мое,
Каталина Парра!
Сколько раз в стихах моих
Ты была воспета,
Девочка — сияние
Утреннего света.
Ах, погасшая любовь,
Тусклая лампада,
Ароматный твой цветок —
Вся моя отрада!

Пер. М. Алигер

@темы: 20, latinoamericano, п

---

[Lika_k]

Хорхе Луис Борхес
Монета
В ту промозглую ночь,
когда мы отчалили от пристани Монтевидео,
я зачем-то швырнул с верхней палубы в море монету.
Она, сверкнув в луче, канула в мутную воду —
осколок света, тотчас проглоченный временем и темнотой.
И вдруг я понял, что сделал нечто непоправимое.
Я навязал истории мирозданья
помимо собственной судьбы, сотворенной
из любви, тревог и тщетного непостоянства,
еще и судьбу этого металлического кружочка,
который теперь, хочешь не хочешь, существует
на равных правах со мной.
Быть может, волны успокоят его в вязкой пучине
или увлекут в незапамятные моря,
омывающие останки саксов и викингов.
Но как бы там ни было, а только отныне
рядом с каждым прожитым мною мгновеньем
я ощущаю мгновенье, прожитое этой монетой.
Иногда меня терзают угрызения совести.
Но чаще всего мучит зависть:
я завидую своему медному собрату,
который, как и я, заблудился в лабиринте времен,
но, в отличие от меня,
не подозревает об этом.

Пер. С. Гончаренко

@темы: б, 20, latinoamericano, borges, jorge luis

---

[Lika_k]

Sir Walter Raleigh
A Vision upon the Fairy Queen
Methought I saw the grave where Laura lay,
Within that temple where the vestal flame
Was wont to burn; and, passing by that way,
To see that buried dust of living fame,
Whose tomb fair Love, and fairer Virtue kept:
All suddenly I saw the Fairy Queen;
At whose approach the soul of Petrarch wept,
And, from thenceforth, those Graces were not seen:
For they this queen attended; in whose stead
Oblivion laid him down on Laura's hearse:
Hereat the hardest stones were seen to bleed,
And groans of buried ghosts the heavens did pierce:
Where Homer's spright did tremble all for grief,
And cursed the access of that celestial thief!

@темы: 16, renaissance english, english-british, r

---

[Lika_k]

Robinson Jeffers
Rock And Hawk
Here is a symbol in which
Many high tragic thoughts
Watch their own eyes.

This gray rock, standing tall
On the headland, where the seawind
Lets no tree grow,

Earthquake-proved, and signatured
By ages of storms: on its peak
A falcon has perched.

I think here is your emblem
To hang in the future sky;
Not the cross, not the hive,

But this; bright power, dark peace;
Fierce consciousness joined with final
Disinterestedness;

Life with calm death; the falcon's
Realist eyes and act
Married to the massive

Mysticism of stone,
Which failure cannot cast down
Nor success make proud.

@темы: j, 20, english-american

---

[Lika_k]

Robinson Jeffers
The Great Wound
At the near approach of a star-huge tides
Agitated the molten surface of the earth.
The tides grew higher as it passed. It tore from the earth
I he top of one great wave: the moon was torn
Out of the Pacific'basin: the cold white stone that lights
us at night
Left that great wound in the earth, the Pacific Ocean
With all its islands and navies. I can stand on the cliff here
And hear the half-molten basalt and granite tearing apai
and see that huge bird
Leaping up to her star. But the star passed,
The moon remained, circling her ancient home,
Dragging the sea-tides after her, haggard with loneliness.

The mathematicians and physics men
Have their mythology; they work alongside the truth,
Never touching it; their equations are false
But the things work. Or, when gross error appears,
They invent new ones; they drop the theory of waves
In universal ether and imagine curved space.
Nevertheless their equations bombed Hiroshima.
The terrible things worked.
The poet also
Has his mythology. He tells you the moon arose
Out of the Pacific basin. He tells you that Troy was burnt for
vagrant
Beautiful woman, whose face launched a thousand ships.
It is unlikely: it might be true: but church and state
Depend on more peculiarly impossible myths:
That all men are born free and equal: consider that!
And that a wandering Hebrew poet named Jesus
Is the God of the universe. Consider that!

Робинсон Джефферс
Глубокая рана
Когда звезда приближалась, огромные волны
Взволновали литую поверхность земли. А когда
Звезда удалялась, они рванулись за нею и вырвали
Вершину земной волны: так из Тихого океана
Возникла луна, белый холодный камень, который светит нам ночью.
А на земле осталась глубокая рана, Тихий океан
Со всеми его островами и военными кораблями. Я стою на скале
И вижу рваный застывший базальт и гранит, и вижу огромную птицу,
Стремящуюся за своей звездой. Но звезда прошла,
И луна осталась кружить над своим бывшим домом,
Увлекая приливы, дичающие от одиночества.

У физиков и математиков —
Своя мифология; они идут мимо истины,
Не касаясь ее, их уравнения ложны,
Но все же работают. А когда обнаруживается ошибка,
Они сочиняют новые уравнения; оставляют теорию волн
Во вселенском эфире и изобретают изогнутое пространство.
Все же их уравнения уничтожили Хиросиму.
Они сработали.
У поэта тоже
Своя мифология. Он говорит, что луна родилась
Из Тихого океана.
Он говорит, что Трою сожгли из-за дивной
Кочующей женщины, чье лицо послало в поход тысячу кораблей.
Это вздор, это может быть правдой, но церковь и государство
Стоят на более диких неправдоподобных мифах,
Вроде того, что люди рождаются равными и свободными:
только подумайте!
И что бродячий еврейский поэт Иисус —
Бог всей вселенной. Только подумайте!

Пер. А. Сергеева

@темы: д, j, 20, english-american

---

[Lika_k]

Henri de Régnier (1864 - 1936)
Je n'ai rien
Que trois feuilles d'or et qu'un bâton
De hêtre, je n'ai rien
Qu'un peu de terre à mes talons,
Que l'odeur du soir en mes cheveux,
Que le reflet de la mer en mes yeux,
Car j'ai marché par les chemins
De la forêt et de la grève
Et j'ai coupé la branche au hêtre
Et cueilli en passant à l'automne qui dort
Le bouquet des trois feuilles d'or.
Accepte-les ; elles sont jaunes et douces
Et veinées
De fils de pourpre ;
Elles sentent la gloire et la mort.
Elles tremblèrent au noir vent des destinées ;
Tiens-les un peu dans tes mains douces :
Elles sont légères, et pense
À celui qui frappa à ta porte,
Un soir,
Et qui s'est assis en silence
Et qui reprit en s'en allant
Son bâton noir
Et te laissa ces feuilles d'or,
Couleur de soleil et de mort...
Ouvre tes mains, ferme ta porte
Et laisse-les aller au vent
Qui les emporte!

Анри де Ренье
Нет у меня ничего,
Кроме трех золотых листьев и посоха
Из ясеня,
Да немного земли на подошвах ног,
Да немного вечера в моих волосах,
Да бликов моря в зрачках...
Потому что я долго шел по дорогам
Лесным и прибрежным,
И срезал ветвь ясеня,
И у спящей осени взял мимоходом
Три золотых листа...
Прими их. Они желты и нежны
И пронизаны
Алыми жилками.
В них запах славы и смерти.
Они трепетали под темным ветром судьбы.
Подержи их немного в своих нежных руках:
Они так легки, и помяни
Того, кто постучался в твою дверь вечером,
Того, кто сидел молча,
Того, кто уходя унес
Свой черный посох
И оставил тебе эти золотые листья
Цвета смерти и солнца...
Разожми руку, прикрой за собою дверь,
И пусть ветер подхватит их
И унесет...
Пер. М. Волошина

@темы: francaise, 20, 19, regnier, henri de, р (rus), r