[Lika_k]

Георг Гейм
Зима
Зима врастяжку. По ровной глади
Голубые снега. На дорогах стрелки
Вытянулись, показывая друг другу вслед
Лиловое безмолвие горизонта.

Четыре дороги, все - в пустоту,
Скрестились. Кусты - как стынущие нищие.
Красная рябина блестит печально,
Как птичий глаз. Четыре дороги

Застыли на миг пошептать ветвями,
И вновь вперед, в четыре одиночества,
На север и юг, на восток и запад,
Где небо к земле придавило день.

Земля из-под жатвы горбом, как короб
С треснувшей плетенкой. Белою бородой
Она щетинится, как солдат после боя -
Сторож над мертвыми после жаркого дня.

Снег бледнее и день короче.
Солнце дышит с низких небес
Дымом, которому навстречу талый
Лед горит, как красный огонь.

Пер. М. Гаспарова

@темы: deutsche, 20, 19, г (rus)

---

[Lika_k]

Леопольд Стафф
Бремя
Была у меня плетенка,
Наверно, для яблок —
Чтоб заготовить их на зиму —
Или, возможно, для хлеба.

Ночью кто-то вложил туда камни,
Тяжелые, твердые камни,
Ни на что не пригодные,
Кроме как гнуть мою спину.

И взвалил я корзину
И понес эти камни,
И нести мне теперь эти камни
До могилы.
И даже туда.

пер. А.Гелескул

@темы: polish, 20, staff, leopold, с (rus)

---

[Lika_k]

Леопольд Стафф
Мечтатели
Железный век, ты в людях будишь
Пещерных троглодитов злобу,
Ты угль с печатью древних чудищ
Пихаешь в жадную утробу.

Калечит страны и народы
Теолог бойни и погрома,
Двуногий выродок природы,
Палач с дипломом анатома.

Чуть где утих огонь пожаров,
Фитиль в глазах его затлеет.
Кровавых и стальных кошмаров
Опять он ужасы лелеет.

Душа, бесчеловечным бредням
Не сдайся, лучше уж лазурью
Взлети в отчаянье последнем
К звезд высочайшему безумью!

(сб. "Мертвая погода" 1946)

пер. В.Британишский

@темы: polish, 20, staff, leopold, с (rus)

---

[Lika_k]

Rabindranath Tagore
Speak to me, my love! Tell me in words what you sang.
The night is dark. The stars are lost in clouds.
The wind is sighing through the leaves.
I will let loose my hair.
My blue cloak will cling round me like the night.
I will clasp your head to my bosom;
And there in the sweet loneliness murmur on your heart.
I will shut my eyes and listen.
I will not look in your face.
When your words are ended, we will sit still and silent.
Only the trees will whisper in the dark.
[The night will pale.] The day will dawn.
We shall look at each other’s eyes and go on our different paths.
Speak to me, my love! Tell me in words what you sang.
(From "The Gardener", )

Transl. by the author from the original Bengali

Nilo Alcala
performed by:
Metro Manila Concert Orchestra, Dir. Josefino Chino Toledo
Soprano - Karlene Denolo-Hayworth


"Lyrische Symphonie" - Song Cycle by Alexander Zemlinsky (1871 - 1942)
Julia Varady, soprano
Dietrich Fischer-Dieskau, baritone
Berlin Philharmonic Orchestra
Lorin Maazel
www.youtube.com/watch?v=qjSNwo7KUQM

@темы: indian, music, deutsche, t, links, 20, youtube, tagore, rabindranath

---

[Lika_k]

Stéphane Mallarmé
La chevelure vol d'une flamme

оригинал

La chevelure vol d'une flamme à l'extrême
Occident de désirs pour la tout éployer
Se pose (je dirais mourir un diadème)
Vers le front couronné son ancien foyer

Mais sans or soupirer que cette vie nue
L'ignition du feu toujours intérieur
Originellement la seule continue
Dans le joyau de l'oeil véridique ou rieur

Une nudité de héros tendre diffame
Celle qui ne mouvant bagues ni feux au doigt
Rien qu'à simplifier avec gloire la femme
Accomplit par son chef fulgurante l'exploit

De semer de rubis le doute qu'elle écorche
Ainsi qu'une joyeuse et tutélaire torche

1887


Stéphane Mallarmé
The Flight of Flaming Hair
The flight of flaming hair at the extreme
West of desires unfurling it forth
Comes to rest (as it were a dying diadem)
On the crowned brow its ancient hearth
Then sigh for no gold but this cloud that lives
The Kindling of an interior flame
Originally the only one it gives
To the truthful or laughing eye its gleam

The tender nudity of heroes demeans
The one on whose fingers no stars wave of fires
Whose dazzling head is the only means
By which woman simplified with glory conspires

To sow with rubies the doubt she would scorch
In the manner of a joyous and tutelary torch.”

transl. by Henry Weinfield

@темы: francaise, m, 19

---

[Lika_k]

Καβάφης
Αλέξανδρος Iανναίος, και Aλεξάνδρα

оригинал

Επιτυχείς και πλήρως ικανοποιημένοι,
ο βασιλεύς Aλέξανδρος Ιανναίος,
κ’ η σύζυγός του η βασίλισσα Aλεξάνδρα
περνούν με προπορευομένην μουσικήν
και με παντοίαν μεγαλοπρέπειαν και χλιδήν,
περνούν απ’ τες οδούς της Ιερουσαλήμ.
Ετελεσφόρησε λαμπρώς το έργον
που άρχισαν ο μέγας Ιούδας Μακκαβαίος
κ’ οι τέσσαρες περιώνυμοι αδελφοί του·
και που μετά ανενδότως συνεχίσθη εν μέσω
πολλών κινδύνων και πολλών δυσχερειών.
Τώρα δεν έμεινε τίποτε το ανοίκειον.
Έπαυσε κάθε υποταγή στους αλαζόνας
μονάρχας της Aντιοχείας. Ιδού
ο βασιλεύς Aλέξανδρος Ιανναίος,
κ’ η σύζυγός του η βασίλισσα Aλεξάνδρα
καθ’ όλα ίσοι προς τους Σελευκίδας.
Ιουδαίοι καλοί, Ιουδαίοι αγνοί, Ιουδαίοι πιστοί —προ πάντων.
Aλλά, καθώς που το απαιτούν η περιστάσεις,
και της ελληνικής λαλιάς ειδήμονες·
και μ’ Έλληνας και μ’ ελληνίζοντας
μονάρχας σχετισμένοι— πλην σαν ίσοι, και ν’ ακούεται.
Τωόντι ετελεσφόρησε λαμπρώς,
ετελεσφόρησε περιφανώς
το έργον που άρχισαν ο μέγας Ιούδας Μακκαβαίος
κ’ οι τέσσαρες περιώνυμοι αδελφοί του.
(с)

Cavafy
Alexander Jannaios and Alexandra

Transl. by Edmund Keeley/Philip Sherrard

Full of their success, thoroughly satisfied,
King Alexander Jannaios
and his wife Queen Alexandra
move through the streets of Jerusalem
with musicians in the lead
and every kind of pomp and circumstance.
The work begun by the great Judas Maccabaios
and his four celebrated brothers
has now been concluded brilliantly,
work relentlessly carried on
among so many obstacles and dangers.
Nothing unseemly remains now.
All subservience to the haughty monarchs
of Antioch is over. Clearly
King Alexander Jannaios
and his wife Queen Alexandra
are equal to the Selefkids in every way.
Good Jews, pure Jews, devoted Jews above all.
But, as circumstances require,
also skilled in speaking Greek,
even on familiar terms with Greeks and Hellenized monarchs—
as equals, though, let that be understood.
The work begun by the great Judas Maccabaios
and his four celebrated brothers
has indeed been concluded brilliantly,
concluded in the most striking way.

Transl. by Edmund Keeley/Philip Sherrard

Cavafy
Alexander Jannaeus and Alexandra

transl. by Daniel Mendelsohn, 2012 (2013)

Successful and completely satisfied,
King Alexander Jannaeus
and his wife, Queen Alexandra,
parade — with musicians in the lead,
and all manner of magnificence and luxe —
parade through the streets of Jerusalem.
They have brought to a brilliant conclusion the work
that the great Judah Maccabee had started,
along with his four illustrious brothers;
and which had continued resolutely in the midst
of many dangers and of many hardships.
By now, nothing unseemly remained.
Gone was any trace of subservience
to the arrogant rulers of Antioch. See how
King Alexander Jannaeus,
and his wife, Queen Alexandra,
are the equals of the Seleucids in every respect.
Good Jews, pure Jews, pious Jews: this above all.
But, inasmuch as circumstances require,
conversant, too, in the Greek tongue;
and aquainted, too, with both Greek and Hellenizing
rulers — but as equals, let there be no mistake.
Truly, they have brought to a brilliant conclusion,
have brought to a spectacular conclusion
the work that the great Judah Maccabee had started
along with his four illustrious brothers
(1929)

transl. by Daniel Mendelsohn, 2012 (2013)

Кавафис
Александр Яннай и Александра
Вот на вершине счатья и удачи
царь Иудеи Александр Яннай
с супругою царицей Александрой.
В Иерусалиме — толпы иудеев,
меж них проходят длинной вереницей
флейтисты, трубачи, арфисты,
предшествуя блистательной чете.
Победой увенчал он долгий путь,
что начал сам Иуда Маккавей
с четверкою своих могучих братьев,
верша его упорно, вопреки
бесчисленным опасностям и мукам.
Теперь антиохийцы не указ
свободным иудеям. И Яннай
с супругою царицей Александрой,
ну чем не ровня гордым Селевкидам?
Они средь иудеев иудеи —
они блюдут законы и обычай,
но с греками умеют объясниться
отточенною греческою речью,
с любым царем, но лишь, как равный с равным.
Пусть все об этом знают!
Поистине венец достойный дела,
что начал сам Иуда Маккавей
с четверкою своих могучих братьев.

пер. А. Давыдов

Кавафис
Александр Яннай и Александра

пер. С. Ошеров

Счастливые, исполнены довольства
царь иудейский Александр Яннай
с супругой и царицей Александрой,
предшествуемы звуком труб и флейт и арф,
в пышной процессии проходят мимо
толпы на улицах Иерусалима.
Блистательный конец венчает дело,
которое начал Иуда Маккавей,
которое четверо его могучих братьев
неуклонно продолжали вопреки
трудам без счета и опасностям.
Теперь, чего не должно, не осталось,
пришел конец повиновению кичливым
властителям антиохийским. И сейчас
царь иудейский Александр Яннай
с супругой и царицей Александрой
во всем равны отныне Селевкидам.
Иудеи – о да, иудеи всегда, иудейский закон –
для них прежде всего.
Но если обстоятельства потребуют,
то греческая речь их совершенна,
и греческих царей, и тех, что стали греками,
супруги не чуждаются – но только
как равные. Пусть все об этом слышат.
Поистине блистательный конец –
достойный венец
делу, что начали Иуда Маккавей
и четверо его могучих братьев.

пер. С. Ошеров

@темы: c, antiquity, history, 20, cavafy, helenike, к (rus)

---

[Lika_k]

Καβάφης
Λυσίου Γραμματικού Tάφος

оригинал

Πλησιέστατα, δεξιά που μπαίνεις, στην βιβλιοθήκη
της Βηρυτού θάψαμε τον σοφό Λυσία,
γραμματικόν. Ο χώρος κάλλιστα προσήκει.
Τον θέσαμε κοντά σ’ αυτά του που θυμάται
ίσως κ’ εκεί — σχόλια, κείμενα, τεχνολογία,
γραφές, εις τεύχη ελληνισμών πολλή ερμηνεία.
Κ’ επίσης έτσι από μας θα βλέπεται και θα τιμάται
ο τάφος του, όταν που περνούμε στα βιβλία.

(Από τα Ποιήματα 1897-1933, Ίκαρος 1984)

Cavafy
Tomb of the Grammarian Lysias

Transl. by Edmund Keeley/Philip Sherrard

In the Beirut library, just to the right as you go in,
we buried wise Lysias, the grammarian.
The spot is beautifully chosen.
We put him near those things of his
that he remembers maybe even there:
comments, texts, grammars, variants,
voluminous studies of Greek idioms.
Also, this way, as we go to the books,
we’ll see, we’ll honor his tomb.

Transl. by Edmund Keeley/Philip Sherrard

Cavafy
The Tomb of Lysias the Grammarian

Transl. by George Valassopoulo

Close by, on the right, as you enter
the library of Berytus, we buried the learned Lysias,
the grammarian. The site is most fitting.
We laid him near the things that he remembers,
perhaps, even here —commentaries, texts, and technologies,
scripts, and many disquisitions on Greek idioms.
Here too his tomb will be seen and honoured
by us, when we pass on our way to the books.

Transl. by George Valassopoulo (Unpublished draft from the Cavafy Archive)
Transcribed and edited by Katerina Ghika

Cavafy
The Grave of Lysias the Grammarian

Transl. by John Cavafy, 2003

Quite close upon the right of where you walk into the library
of Berytus, we buried Lysias the scholarly
grammarian: and it was most judiciously
the spot was chosen, for we laid him where the high ground overlooks
the things which it may be that he remembers even there —
volumes of scholia and hellenisms, and with learned texts, to spare.
Moreover thereby shall his grave be viewed by us reverently
as often as we tread the way to reach the books.

Transl. by John Cavafy, 2003

Cavafy
The Tomb of Lysias the Grammarian
Just there, on the right as you go in,
in the Beirut library we buried him:
the scholar Lysias, a grammarian.
The location suits him beautifully.
We put him near the things that he
remembers maybe even there—notes, texts,
commentaries, variants, the multivolume works
of scholarship on Greek idiom. Also, like this,
his tomb will be seen and honored by us
as we pass by on our way to the books.

transl. by Daniel Mendelsohn, 2012 (2013)


Кавафис
Могила Лисия-грамматика
У здания библиотеки, от входа главного направо,
мы погребли того, кто звался мудрый Лисий,
грамматик. Подобающее место, его сама определила слава.
Все то, что рядом, помнит он, войдя в Элизий,
быть может: тексты, комментарии, громады
трудов, где сотни толкований книг Эллады.
И перед тем, как нам войти в библиотеку,
его могилу всякий раз почтить мы рады.

пер. Ю. Мориц

Кавафис
Могила грамматика Лизия

Пер. Н. Косман

В бейрутской библиотеке, направо от входа,
мы похоронили мудрого Лизия, грамматика.
Мы выбрали ему прекрасное место,
положили его рядом с книгами,
которые он помнит, наверное, даже там:
комментарии, тексты, грамматики, варианты,
многотомные исследования греческих идиом.
К тому же, по дороге к книгам
мы будем видеть могилу и чтить его прах.

Пер. Н. Косман

@темы: c, antiquity, links, 20, 19, cavafy, helenike, к (rus)

---

[Lika_k]

Καβάφης
Υπέρ της Aχαϊκής Συμπολιτείας πολεμήσαντες

оригинал

Aνδρείοι σεις που πολεμήσατε και πέσατ’ ευκλεώς·
τους πανταχού νικήσαντας μη φοβηθέντες.
Άμωμοι σεις, αν έπταισαν ο Δίαιος κι ο Κριτόλαος.
Όταν θα θέλουν οι Έλληνες να καυχηθούν,
«Τέτοιους βγάζει το έθνος μας» θα λένε
για σας. Έτσι θαυμάσιος θάναι ο έπαινός σας.—

Εγράφη εν Aλεξανδρεία υπό Aχαιού·
έβδομον έτος Πτολεμαίου, Λαθύρου.

(Από τα Ποιήματα 1897-1933, Ίκαρος 1984)

Cavafy
Those Who Fought for the Achaian League
Brave men were you who fought and died so nobly,
never afraid of those who were winning every battle.
You were not to blame if Diaios and Kritolaos were at fault.
When Greeks are in a mood to boast, they’ll say
“It is men like those our nation breeds.”
That’s how great their praise will be.

Written by an Achaian in Alexandria
during the seventh year of Ptolemy Lathyros’ reign.

Transl. by Edmund Keeley/Philip Sherrard

Cavafy
Those who fought for the Achaean League

Transl. by George Valassopoulo

Ye brave men who fought and died gloriously;
Ye who did not fear the ever victorious Romans.
Blameless ye, even if Diaeus and Critolaus erred.
When the Greeks shall wish to boast,
they shall say “Such men does our nation breed”.
So wonderful will be the praise of you.—

These lines were written in Alexandria by an Achaean;
in the seventh year of Ptolemy Lathyrus.

Transl. by George Valassopoulo
(Unpublished draft from the Cavafy Archive)
Transcribed and edited by Katerina Ghika

Кавафис
Сражавшиеся за Ахейский союз
Отважно вы сражались и со славой пали,
не устрашившись тех, кто всюду побеждал.
Вас не в чем упрекнуть, и если есть вина,
Дией и Критолай одни виновны.
Когда же греки родиной гордиться станут,
"Таких она рождает", — будут говорить
о вас. И в этом вам достойная хвала.
Написано ахейцем в Александрии
в седьмой год царствия Латира Птолемея.

Пер. С.Ильинской

Cavafy
Those Who Fought on Behalf of the Achaean League
You brave, who fought and fell in glory:
who had no fear of those who'd conquered everywhere.
You blameless, even if Diaeus and Critolaus blundered.
Whensoever the Greeks should want to boast,
"Such are the men our race produces," is what they'll say
about you. That's how marvelous the praise for you will be. —

Written in Alexandria bt an Achaean:
in the seventh year of Ptolemy, the "Chickpea."

transl. by Daniel Mendelsohn, 2012 (2013)

@темы: c, antiquity, history, 20, cavafy, helenike, к (rus)

---

[Lika_k]

Καβάφης
Ο Θεόδοτος

оригинал

Aν είσαι απ’ τους αληθινά εκλεκτούς,
την επικράτησί σου κύτταζε πώς αποκτάς.
Όσο κι αν δοξασθείς, τα κατορθώματά σου
στην Ιταλία και στην Θεσσαλία
όσο κι αν διαλαλούν η πολιτείες,
όσα ψηφίσματα τιμητικά
κι αν σ’ έβγαλαν στη Pώμη οι θαυμασταί σου,
μήτε η χαρά σου, μήτε ο θρίαμβος θα μείνουν,
μήτε ανώτερος — τι ανώτερος; — άνθρωπος θα αισθανθείς,
όταν, στην Aλεξάνδρεια, ο Θεόδοτος σε φέρει,
επάνω σε σινί αιματωμένο,
του αθλίου Πομπηίου το κεφάλι.

Και μη επαναπαύεσαι που στην ζωή σου
περιωρισμένη, τακτοποιημένη, και πεζή,
τέτοια θεαματικά και φοβερά δεν έχει.
Ίσως αυτήν την ώρα εις κανενός γειτόνου σου
το νοικοκερεμένο σπίτι μπαίνει —
αόρατος, άυλος — ο Θεόδοτος,
φέρνοντας τέτοιο ένα φρικτό κεφάλι.

(Από τα Ποιήματα 1897-1933, Ίκαρος 1984)

Cavafy
Theodotos

Transl. by Edmund Keeley/Philip Sherrard

If you are one of the truly elect,
be careful how you attain your eminence.
However much you are acclaimed, however much
the cities praise the great things you have done
in Italy and Thessaly,
whatever honors
your admirers decree for you in Rome,
your elation, your triumph will not last,
nor will you feel yourself superior—superior indeed!—
when Theodotos brings you, in Alexandria,
on a blood-stained tray,
miserable Pompey’s head.

And do not be too sure that in your life—
restricted, regulated, prosaic—
spectacular and horrible things like that do not happen.
Maybe this very moment Theodotos—
bodiless, invisible—
enters some neighbor’s tidy house
carrying an equally repulsive head.

Transl. by Edmund Keeley/Philip Sherrard

Cavafy
Theodotos

Transl. by John Cavafy

If you are one of the really chosen few,
give heed to how your prevalence is acquired.
However much you may be glorified;
however much the cities may extol
your feats in Italy and in Thessaly;
however great the honours may have been
that your admirers voted you in Rome;
neither your joy nor triumph shall subsist,
nor will you look upon yourself again
as a superior — how a superior? — man,
after Theodotus has brought to you,
at Alexandria, on a tray blood-stained,
the head of miserable Pompeius.

And do not dwell secure in the belief
that your own life because it is restricted,
and orderly, and dull, cannot comprise
such things spectacular and horrible:
for it may be that even at this hour,
into your neighbour’s well-appointed house,
Theodotus — invisible, immaterial —
comes bringing such another frightful head.

Transl. by John Cavafy

Cavafy
Theodotos

Transl. by George Valassopoulo

You who are of the truly elect,
look narrowly how you acquire your predominance
whatever be your fame, however much
the cities of Italy and Thessaly
proclaim your achievements,
and your admirers at Rome
turn out in your favour honorary decrees:
neither your joy nor triumph will remain
nor will you regard yourself a superior person —superior indeed!—
when in Alexandria Theodotus brings you
upon a bloodstained charger
the wretched Pompey’s head.

And do not flatter yourself that in your life,
circumscribed, well ordered, and prosaic,
there are no such dramatic and terrible things.
Perhaps at this very moment, into your neighbour’s
well-ordered house, there enters—
unforeseen, impalpable—Theodotus
bearing just such another ghastly head.

Transl. by George Valassopoulo (The Nation & The Athenaeum 35/6, 21.6.1924)

Кавафис
Теодот
Если избранником судьбы ты стал достойно,
смотри, каким путем к тебе приходит власть.
Сейчас ты славен, подвиги твои
молва проворная несет из уст в уста,
из края в край земли; поклонников толпа
тебя почетом в Риме окружает,
но радости не будет на душе,
не будет чувства, что судьбы своей достоин,
когда в Александрии, после пышной встречи,
на окровавленном подносе Теодот
тебе главу Помпея принесет.

Ты думаешь, что жизнь твоя скромна,
течет без бурь, вдали от треволнений
и нет в ней места ужасам подобным?
Не обманись, быть может, в этот час
в соседний дом, такой спокойный, мирный,
неслышной поступью заходит Теодот*
и столь же страшную главу с собой несет.

пер. С. Ильинской.

Кавафис
Феодот

Пер. А. Калининой

Если ты из тех, на ком лежит печать
Истинной избранности – то себя
Обуздывай, когда к тебе придет успех.
Сколько бы ни был ты прославлен,
Сколько бы ни превозносила
Молва свершенья твои в Италии,
В Фессалии, – сколько бы ни было указов
Издано в Риме о почестях тебе
Твоими поклонниками – померкнут
И радость твоя, и торжество,
И упоенья властью – впрочем, над чем? –
Более ты не ощутишь,
Когда Феодот в Александрии
Преподнесет тебе на блюде
Кровавом – голову бедного Помпея...

Нет, не надейтесь, что в жизни вашей,
Расписанной по минутам, тихой,
Прозаической – места нет
Подобным ужасам театральным...
Может быть, сейчас в дом по соседству,
Который снимает ваш знакомый,
Бесплотною тенью входит Феодот,
Неся отсеченную голову на блюде.

Пер. А. Калининой

Cavafy
Theodotus
If you are among the truly elect,
watch how you achieve your predominance.
However much you're glorified, however much
your accomplishments in Italy and Thessaly
are blazoned far and wide by governments,
however many honorary decrees
are bestowed on you in Rome by your admirers,
neither your elation nor your triumph will endure,
nor will you feel superior — superior how? —
when, in Alexandria, Theodotus brings you,
upon a charger that's been stained with blood,
poor wretched Pompey's head.

And do not take it for granted that in your life,
restricted, regimented, and mundane,
such spectacular and terrifying things don't exist.
Maybe at this very moment, into some neighbor's
nicely tidied house there comes —
invisible, immaterial — Theodotus,
bringing one such terrifying head.

transl. by Daniel Mendelsohn, 2012 (2013)

* В переводе Ильинской, в отличие от всех остальных переводов, недостаточно подчеркнута бесплонтность, призрачность и нематериальность (aulos - на гр.) этого Теодота, теряется та связь, которую в этой последней строфе хочет подчеркнуть Кавафис.

@темы: c, antiquity, history, 20, cavafy, helenike, к (rus)

---

[Lika_k]

Если бы поэзия не коренилась в нашем теле и в мире, где мы обитаем, ее век был бы краток. Ее век был бы краток, если бы она ими и ограничивалась. Мы не знаем, где кончается поэзия.

(с) Йоргос Сеферис, "К.П. Кавафис и Т.С. Элиот: параллельные"

@темы: poetry, 20, citatus, seferis, giorgos, helenike, с (rus)

---

[Lika_k]

Марк Делуз
Она швырнула ему в лицо великолепную
фразу словно хрустальный стакан ко-
торый разбился на тысячу слов непо-
нятных и все же болезненно острых.

Пер. Ю. Денисова

@темы: francaise, д, 20

---

[Lika_k]

Х. Н. Бялик
фрагменты - из "Глагола"
Смотри, нас окутала ночь, пред взором - чёрные пятна,
Как слепые, мы щупаем тьму:
Что-то свершилось над нами, но что - нам невнятно,
Никому, - никому…

И если взвоем во тьме, или, молясь, воззовём, -
Кто нас услышит, братья?
И если проклятьями ярости всё проклянём - на кого упадут проклятья?
И если со скрежетом гнева сожмём кулак, -
На чьё темя рухнет удар?
Всё это поглотит бессмысленный мрак,
Всё ветер развеет, как пар.
Нет опоры, руки повисли, не стало пути под стопами
И безмолвен небесный Суд -
Знают давно небеса, что вина их безмерна пред нами,
И в молчании грех свой несут…

Открой же уста, если им от Правды дано,
Пророк Конца, восстань:
Будь Глагол твой горек, как смерть, -
Будь он смерть сама, всё равно: Грянь!
Нам смерть не страшна - уж она нас давно оседлала
И в рот нам продела узду;
На устах у нас - гимн возрожденья, и с ним, под звоны кимвала,
Мы до гроба допляшем в бреду…

пер. Жаботинский

@темы: б, 20, hebrew/israeli, ж

---

[Lika_k]

А. А. Немировский
Думай не думай, что нам предстоит,
ты не изменишь свой срок.
Шлет пехотинцев отец наш Давид
на Арамейский Восток.
Ветер ударит по лицам солдат,
в уши им вдунет: «Вперёд!»
Много кампаний проделал ты, брат -
вот и последней черёд.
Ветер оденет Закат и Восток,
вдаль пролетит по пескам.
Рядом немолчно шагает пророк,
кличет победу войскам.
Ладно, не трогай! Невредный старик,
пусть потрясёт бородой -
может быть, кто и поверит на миг,
что мы вернемся домой.

(c)

@темы: н, links, 20, 21, russian

---

[Lika_k]

Καβάφης
Τα Βήματα

оригинал

Σ’ εβένινο κρεββάτι στολισμένο
με κοραλλένιους αετούς, βαθυά κοιμάται
ο Νέρων — ασυνείδητος, ήσυχος, κ’ ευτυχής·
ακμαίος μες στην ευρωστία της σαρκός,
και στης νεότητος τ’ ωραίο σφρίγος.

Aλλά στην αίθουσα την αλαβάστρινη που κλείνει
των Aηνοβάρβων το αρχαίο λαράριο
τι ανήσυχοι που είν’ οι Λάρητές του.
Τρέμουν οι σπιτικοί μικροί θεοί,
και προσπαθούν τ’ ασήμαντά των σώματα να κρύψουν.
Γιατί άκουσαν μια απαίσια βοή,
θανάσιμη βοή την σκάλα ν’ ανεβαίνει,
βήματα σιδερένια που τραντάζουν τα σκαλιά.
Και λιγοθυμισμένοι τώρα οι άθλιοι Λάρητες,
μέσα στο βάθος του λαράριου χώνονται,
ο ένας τον άλλονα σκουντά και σκουντουφλά,
ο ένας μικρός θεός πάνω στον άλλον πέφτει
γιατί κατάλαβαν τι είδος βοή είναι τούτη,
τάνοιωσαν πια τα βήματα των Εριννύων.
(Από τα Ποιήματα 1897-1933, Ίκαρος 1984)

Cavafy
The Footsteps

Transl. by Edmund Keeley/Philip Sherrard

Eagles of coral
adorn the ebony bed
where Nero lies fast asleep—
callous, peaceful, happy,
in the prime of his body’s strength,
in the fine vigor of youth.

But in the alabaster hall that holds
the ancient shrine of the Aenobarbi
how restless the household gods—
they tremble, the little Lares,
and try to hide their insignificant bodies.
They’ve heard a terrible sound,
a deadly sound coming up the stairs,
iron footsteps that shake the staircase;
and now faint with fear, the miserable Lares
scramble to the back of the shrine,
shoving each other and stumbling,
one little god falling over another,
because they know what kind of sound that is,
know by now the footsteps of the Furies.

Transl. by Edmund Keeley/Philip Sherrard

Cavafy
The Footfalls

Transl. by John Cavafy, 2003

Lying in a bedstead made of ebony,
with coral eagles blazoning the wood,
sleeps Nero, — unconscientious, calm, content;
exalted by the virtue of the flesh,
by the vigour of the sap in youthful veins.

But in the alabaster chamber where
the Ahenobarbi shelter their time-worn
lararium, how diffident his Lares!
The puny household gods, quivering with fear,
try to conceal their unimpressive frames:
for they have heard a sound foreboding doom,
a deadly sound ascending the high stair —
footfalls of iron hammering the steps.
And terror-stricken now the wretched Lares
huddle in the depths of the lararium;
they stumble, and they tumble one another, —
one puny god upon another falls:
for they perceive the manner of the sound,
they know the footfalls of the Erinnyes.

Transl. by John Cavafy, 2003

Кавафис
Шаги
На ложе черном, с изголовием точеным,
украшенным орлами из коралла,
так безмятежно спит Нерон,
и так бесстыдно счастлив он,
и плоть цветущую румянит сладкий сон,
а также юности божественная сила.

Но в белой зале алебастровой, где было
так безмятежно, так уютно древним ларам,
божкам домашним, охраняющим чертоги, –
теперь дрожат перед погибельным кошмаром,
полны тревоги эти маленькие боги
и тельца судорожно спрятать норовят.
Слышна им поступь роковой развязки:
шаги железные на лестнице гремят,
ступени стонут в леденящей пляске.
И лары, дикие, как стадо смертных тварей,
почуяв ужас, прячутся в ларарий,
толкаясь в свалке крошечных богов
и друг на друга падая безумно.
Им ясен этот гул шагов, лишь у Эриний шаг таков,
Эриний поступь им слышна, хотя она бесшумна.

пер. Ю.Мориц

Кавафис
Шаги

Пер. А. Калининой

Кораллами украшенное ложе –
Орлы на темном фоне из эбена.
Глубоко
Здесь спит Нерон – бессовестный, счастливый,
Спокойный... И здоровьем пышет тело,
И дышит молодою скрытой силой.

А в нише, в алебастровых покоях,
Где спрятан древний родовой ларарий
Агенобарбов – что за суматоха
Царит средь ларов! Как они дрожат,
Домашние беспомощные боги,
Пытаясь спрятать маленькое тельце.
Они услышали зловещий шум,
– О, жуткий шум! – на лестнице, все выше...
Железные шаги. Дрожат ступени –
И бедные божки, почти без чувств,
Забились в нишу – падают, пытаясь
Поглубже спрятаться – толкаясь, спотыкаясь:
Они почувствовали, что за шум
На лестнице: шаги Эриний.

Пер. А. Калининой

Cavafy
The Steps
On an ebony bed that is adorned
with eagles made of coral, Nero sleeps
deeply — heedless, calm, and happy;
flush in the prime of the flesh,
and in the beautiful vigor of youth.

But in the alabaster hall that holds
the ancient shrine of Ahenobarbi
how uneasy are his Lares!
The little household gods are trembling,
trying to hide their slight bodies.
For they've heard a ghastly sound,
a fatal sound mounting the stairs,
footsteps of iron that rattle the steps.
And, faint with fear now, the pathetic Lares,
wriggle their way to the back of shrine;
each jostles the other and syumbles
each little god falls over the other
because they've understood what kind of sound it is,
have come to know by know the Erinyes' footsteps.

transl. by Daniel Mendelsohn, 2012 (2013)

@темы: c, antiquity, history, 20, cavafy, helenike, к (rus), mythology

---

[Lika_k]

Йоргос Сеферис
Мифисторима XXIII
Еще немного –
и мы увидим миндаль цветущий,
сверкающий, словно мрамор под солнцем,
словно моря прохладного прелесть.

Еще немного –
и мы взойдем на новый для нас горизонт.

пер. Евг. Колесов

@темы: 20, seferis, giorgos, helenike, с (rus)

---

[Lika_k]

Καβάφης
Προς τον Aντίοχον Eπιφανή

оригинал

Ο νέος Aντιοχεύς είπε στον βασιλέα,
«Μες την καρδιά μου πάλλει μια προσφιλής ελπίς·
οι Μακεδόνες πάλι, Aντίοχε Επιφανή,
οι Μακεδόνες είναι μες στην μεγάλη πάλη.
Aς ή τ α ν να νικήσουν — και σ’ όποιον θέλει δίδω
τον λέοντα και τους ίππους, τον Πάνα από κοράλλι,
και το κομψό παλάτι, και τους εν Τύρω κήπους,
κι όσ’ άλλα μ’ έχεις δώσει, Aντίοχε Επιφανή.»

Ίσως να συγκινήθη κομμάτι ο βασιλεύς.
Μα πάραυτα θυμήθη πατέρα κι αδελφόν,
και μήτε απεκρίθη. Μπορούσε ωτακουστής
να επαναλάβει κάτι.— Άλλωστε, ως φυσικόν,
ταχέως επήλθε εις Πύδναν η απαισία λήξις.

(Από τα Ποιήματα 1897-1933, Ίκαρος 1984)

Кавафис
Слово к Антиоху Епифану
Царя утешить рад антиохиец юный:
"Дозволь мне молвить слово, рожденное надеждой,
что македонцы снова на битву поднялись,
что войско их на римлян обрушиться готово.
И в случае победы от всех твоих подарков —
дворца, садов, конюшен, кораллового Пана —
готов я отказаться и от всего другого,
чем я тебе обязан, пусть только победят."
И Антиох, быть может, растроган и, однако,
молчит: его тревожит пример отца и брата
и подозренье гложет — а вдруг о разговоре
пронюхают шпионы? Как ни печально, вскоре
дошли из Пидны* слухи о роковой развязке.

пер. Е.Солоновича

Cavafy
To Antiochos Epiphanis

Transl. by Edmund Keeley/Philip Sherrard

The young Antiochian said to the king:
“My heart pulses with a precious hope.
The Macedonians, Antiochos Epiphanis,
the Macedonians are back in the great fight.
Let them only win, and I will give anyone who wants them
the lion and the horses, the coral Pan,
the elegant palace, the gardens of Tyre,
and everything else you’ve given me, Antiochos Epiphanis.”

The king may have been moved a little,
but then he remembered his father, his brother,
and said nothing: an eavesdropper
might repeat something they had said. In any case, as expected,
the terrible catastrophe came swiftly, at Pydna.

Transl. by Edmund Keeley/Philip Sherrard

Cavafy
For Antiochus Epiphanes
The young Antiochene said to the king,
"In my heart there beats a single precious hope:
the Macedonians again, Antiochus Epiphanes,
the Macedonians are back in the great fight again.
If only the would win — I'll give to anyone who wants them
the horses and the lion, the Pan made out of coral,
and the elegant mansion, and gardens in Tyre,
and everything else you've given me, Antiochus Epiphanes."

Maybe he was moved a little bit, the king.
But he recalled at once his father and his brother,
and so made no response. Some eavesdropper might
go and repeat something. — Anyway, as expected,
at Pydna there swiftly came the horrible conclusion.

Transl. by Daniel Mendelsohn, 2012 (2013)

*В битве при Пидне в 168 г. д. н. э. в ходе Третьей Македонской войны македонский царь Персей был побежден римлянами. Это поражение ознаменовало конец Македонского царства, закат эллинистических государств и будущее окончательное возвышение Рима над ними (последнее эллинистическое царство - Птолемейский Египет - пало в 30 г. н. э.).
Персей, женатый на племяннице Антиоха IV Эпифана, был последним королем эллинистической Македонии.

@темы: c, antiquity, history, links, 20, cavafy, helenike, к (rus)

---

[Lika_k]

Йоргос Сеферис
Мифисторима XXII
И потому, что так много наши глаза повидали,
что ничего не сумеют уже различить, –
и до, и после нас память наша – белеющий парус
за изгородью в ночи –
мы видели странные лики, гораздо страннее, чем ты;
мелькнув, они таяли под листвою недвижной
перечного куста.

И потому что мы поняли, приняли нашу судьбу,
бродя меж разбитых камней целых три или шесть
тысяч лет,
меж руин нежилых, где когда-то, быть может,
был дом наш –
разве даты прочесть на обломках и вспомнить
о славных делах
нам под силу?

И потому, что сошлись мы и снова потом разошлись,
бились с опасностью мнимой, как говорится, с тенями –
мы заблудились во тьме и едва отыскали дорогу,
где тянулась полков вереница, –
мы увязли в болотах и в озере злом
Марафонском, –
под силу ли нам хотя б умереть достойно?

пер. Евг. Колесов

@темы: antiquity, history, 20, seferis, giorgos, helenike, с (rus)

---

[Lika_k]

30.01.2013 в 00:26

Пишет  Klod:

Борис Херсонский

Горы - на горизонте. Но мы до сих пор
Живем, как жили - в долине, не доходя до предгорий.
Кроме того, никто к нам не спускался с гор,
Не живописал красот, не рассказывал нам историй.

Короче - мы не общаемся. Остается одно.
Жить не поднимая глаз, не утешаясь мифом.
Мы для них - отдаленное расплывчатое пятно.
Они для нас - только контур, возвышающийся над миром.

@темы: repost, 20, 21, russian-other, russian

---

[Lika_k]

11.04.2013 в 00:03

Пишет  Klod:

Борис Херсонский

На границе между античностью и античностью патруль остановил
человека, предъявившего паспорт на имя Гай Светоний Транквилл.

Он нес в мешке двенадцать голов из мрамора, по его словам,
это портреты двенадцати цезарей, пересчитанные по головам.

Также он пояснил, что головы необходимы для обученья детей
Истории Древнего Рима. Вот одна из его затей.

С завязанными глазами тянет голову из мешка малец,
ощупывает ее и называет имя Цезаря. Кто угадал - молодец.

Ему полагается приз - бесплатный билет в Колизей.
Но есть подозрение: головы вывозились для продажи в Британский Музей.

@темы: repost, 20, 21, х (rus), russian-other

---

[Lika_k]

Йоргос Сеферис
Мифисторима II
Вот и он, колодец посреди пещеры.
Когда-то нам было легко черпать из него
образы и картины,
радуя старых друзей, еще хранивших нам верность.

Но прогнили веревки, и теперь лишь борозды
на устье колодца
напоминают об утраченном счастье:
пальцы на жерле, как сказал поэт.
А пальцы все еще чувствуют прохладу камня,
и она вливается в теплоту наших тел:
так пещера забавы ради
миг за мигом, беззвучно
до последней капли растрачивает свою душу.

пер. Евг. Колесов

@темы: 20, seferis, giorgos, helenike, с (rus)