[Lika_k]

Мануэл да Фонсека
Романс муниципального бухгалтера
Ах, что же тебе я наговорил,
мешая слова с лунным светом и звездами,
голосом тихим, как поступь ночи!
Ах, что же тебе я наговорил,
в исступлении одиночества,
на безлюдной улочке городка...
И ночь, пришедшая издалека,
ночь, которой известны
великие тайны молчанья,
видит мои молящие руки
и вопрошающие глаза,
видит тебя у балконного парапета...
Ах, что же я наговорил,
заметив тебя на балконе
в облачении ночи, с огромной звездой в волосах,
со звездой, которой моя любовь
тебя увенчала.

Но увы, то,что для нас было всем,
совсем не из жизни.
Из жизни лишь то, что совершает жизнь...
И вот что сделает жизнь:
ты станешь печальной и строгой супругой
мелкого муниципального служащего.

Пер. Марк Самаев

@темы: portuguese, ф, 20

---

[Lika_k]

Luis de Góngora y Argote
El sepulcro de Dominico Greco, excelente pintor
Esta en forma elegante, o peregrino,
de pórfido luciente dura llave,
el pincel niega el mundo mas suave
que dio espíritu a leño, vida o lino.

Su nombre, aun de mayor aliento dino
que en los clarines de la fama cabe,
el campo ilustra de esa mármol grave,
Venéralo, y prosigue tu camino.

Yace el Griego, heredó naturaleza
Arte, y el Arte estudio, Iris colores,
Febo luces, sino sombras Morfeo.

Tanta urna, a pesar de su dureza,
lágrimas beba, y cuantos suda olores,
corteza funeral de árbol sabeo.


Луис де Гонгора
Надпись на могилу Доменико Греко
Сей дивный - из порфира - гробовой
Затвор сокрыл в суровом царстве теней
Кисть нежную, от чьих прикосновений
Холст наливался силою живой.
Сколь ни прославлен трубною Молвой,
А все ж достоин вящей славы гений,
Чье имя блещет с мраморных ступеней.
Почти его и путь продолжи свой.
Почиет Грек. Он завещал Природе
Искусство, а Искусству труд, Ириде
Палитру, тень Морфею, Фебу свет.
Сколь склеп ни мал, - рыданий многоводье
Он пьет, даруя вечной панихиде
Куренье древа савского в ответ.

Пер. П. Грушко

Luis de Góngora
Inscription for El Greco’s Tomb
O pilgrim, this enduring enclosure,
Of shining porphyry in gracious form,
Denies the world the most subtle brush
Than ever gave wood soul, or canvas life.

His name deserving a greater voice
Than rises from the clarions of fame,
Ennobles this field of sombre marble;
Revere it; before you go your way.

Here lies El Greco; Nature inherited
His art; Art his skill; Iris his colours,
Phoebus his light – else Morpheus his shade –

May this urn, despite its solid nature,
Drink tears, and whatever odours ooze
From the Sabean tree’s funereal bark.
(c)

El Greco (1541-1614), The Burial of Count Orgaz, from a legend of 1323, detail of a franciscan monk, 1586-88

@темы: espanol, э, baroque, art, g, 16, e, 17, links, pittura, renaissance spanish, г (rus)

---

[Lika_k]

Luis de Góngora (1561-1627)
Soneto X
Mientras por competir con tu cabello,
oro bruñido al sol relumbra en vano;
mientras con menosprecio en medio el llano
mira tu blanca frente el lilio bello;
Mientras a cada labio, por cogello,
siguen más ojos que al clavel temprano;
y mientras triunfa con desdén Lozano
del luciente cristal tu gentil cuello:
Goza cuello, cabello, labio y frente,
antes que lo que fue en tu edad dorada
oro, lilio, clavel, cristal luciente,
No sólo en plata o viola troncada
se vuelva, mas tu y ello juntamente
en tierra, en humo, en polvo, en sombra, en nada...

Луис де Гонгора
Сонет
Пока, с твоими локонами споря,
напрасно солнце золотом лучится
и белизной чело твое кичится
пред лилией в сияющем уборе,

пока, твоим устам зовущим вторя,
гвоздика тщетно взор пленить стремится
и с глубиной очей твоих сравниться
мечтало бы пристыженное море,

усладу уст, очей, ланит, кудрей
спеши испить из моря наслажденья,
пока на смену золотой поре

гвоздик и лилий не пришло забвенье
сухой фиалкой в тусклом серебре,
и ты не стала прахом, тленом, тенью...

Пер. Ал. Милитарев

Луис де Гонгора
Сонет
Пока руно волос твоих течет,
Как золото в лучистой филиграни,
И не светлей хрусталь в изломе грани,
Чем нежной шеи лебединый взлет,
Пока соцветье губ твоих цветет
Благоуханнее гвоздики ранней
И тщетно снежной лилии старанье
Затмить чела чистейший снег и лед,
Спеши изведать наслажденье в силе,
Сокрытой в коже, в локоне, в устах,
Пока букет твоих гвоздик и лилий
Не только сам бесславно не зачах,
Но годы и тебя не обратили
В золу и в землю, в пепел, дым и прах.

Пер. С. Гончаренко

Luis de Góngora
Sonnet
While yet, in competition with your hair,
The sun lights burnished gold in vain,
While scornfully, in the open plain,
Your white brow confronts the lovely lily,

While to each of your lips, to cull them,
More eyes are drawn than to fresh carnations,
And while your noble throat, with new
Disdain, triumphs over shining crystal;

Delight in throat, hair, lips and brow,
Before that which in your golden years
Is gold, carnation, lily, shining crystal,

Not only turns to silver and sad violet,
But you and all of these together turn
To earth, smoke, dust, shadow, nothing.
(c)

@темы: espanol, baroque, g, 16, sonnet, 17, links, renaissance spanish, г (rus)

---

[Lika_k]

Элизабет Ланггессер (1899–1950)
Клингсор
I
Он порою ладонью к моей щеке
прикоснется, и станет тепло.
Словно ветер, придет, пропадет вдалеке,
только напишет на зыбком песке:
«Кондвирамур, тяжело!»

Бывает, что лето подходит к концу,
медный замок вдали встает;
но подсолнухи-стражи, лицом к лицу,
оберегают дорогу к дворцу,
замкнувшему створки ворот.

Меж георгинов и темной листвы —
путь: горящая полоса.
Что же, феи, со мною наделали вы:
что за шум мне мерещится — звон тетивы
иль волшебного колеса?

Парсифаль, неужели потерян твой след,
неужели забыт, как назло?
Машут крыльями окна и множится свет,
но зеркальная мощь возрастает в ответ…
Кондвирамур, тяжело!

II
Замок мой маленький гордость хранит:
целься, вращаясь, в надир и в зенит,
ярче сияй на орбите;
ну-ка, к работе,
духи без плоти:
льните друг к другу,
мчитесь по кругу,
пряжу труда берегите!
Древним созвездьям тесны небеса:
вижу Большого и Малого Пса
полные магией взгляды.
Ранее срока
чахнет осока —
блещет звериной
песьей уриной,
но убегают Плеяды.

Бремя страдания не упусти:
кольник с метелицей в жгут заплети,
истину вызнаешь скоро,
нынче — в скарлатных
жабах отвратных,
завтра же — в юных
золоторунных
пленницах стада Клингсора.

III
Распускается лилея,
рвется в жизнь и в рост,
ослепительно светлея,
то робея, то смелея,
пенится врасхлест.

Небосвод угрюм и хмур, —
не страшись, Кондвирамур!
Пусть сорняк гнилые остья
тянет от земли;
жертвам лжи, обмана, злости —
башня из слоновой кости
светится вдали.

Лес печален и понур, —
но смелей, Кондвирамур!
Шлемник с таволгою строго
восстают стеной.
Не слышна ли песня рога,
не намечена ль дорога
тропкой просяной?

Повторяй же, трубадур:
«Парсифаль, Кондвирамур!..»
пер. Евг. Витковский

@темы: deutsche, л, middle ages, 20

---

[Lika_k]

Francis Brett Young (1884-1954)
Hic Jacet Arthurus Rex Quondam Rexque Futurus
Arthur is gone…Tristram in Careol
Sleeps, with a broken sword - and Yseult sleeps
Beside him, where the Westering waters roll
Over drowned Lyonesse to the outer deeps.

Lancelot is fallen . . . The ardent helms that shone
So knightly and the splintered lances rust
In the anonymous mould of Avalon:
Gawain and Gareth and Galahad - all are dust.

Where do the vanes and towers of Camelot
And tall Tintagel crumble? Where do those tragic
Lovers and their bright eyed ladies rot?
We cannot tell, for lost is Merlin's magic.

And Guinevere - Call her not back again
Lest she betray the loveliness time lent
A name that blends the rapture and the pain
Linked in the lonely nightingale's lament.

Nor pry too deeply, lest you should discover
The bower of Astolat a smokey hut
Of mud and wattle - find the knightliest lover
A braggart, and his lilymaid a slut.

And all that coloured tale a tapestry
Woven by poets. As the spider's skeins
Are spun of its own substance, so have they
Embroidered empty legend - What remains?

This: That when Rome fell, like a writhen oak
That age had sapped and cankered at the root,
Resistant, from her topmost bough there broke
The miracle of one unwithering shoot.

Which was the spirit of Britain - that certain men
Uncouth, untutored, of our island brood
Loved freedom better than their lives; and when
The tempest crashed around them, rose and stood

And charged into the storm's black heart, with sword
Lifted, or lance in rest, and rode there, helmed
With a strange majesty that the heathen horde
Remembered when all were overwhelmed;

And made of them a legend, to their chief,
Arthur, Ambrosius - no man knows his name -
Granting a gallantry beyond belief,
And to his knights imperishable fame.

They were so few . . . We know not in what manner
Or where they fell - whether they went
Riding into the dark under Christ's banner
Or died beneath the blood-red dragon of Gwent.

But this we know; that when the Saxon rout
Swept over them, the sun no longer shone
On Britain, and the last lights flickered out;
And men in darkness muttered: Arthur is gone…”

Френсис Бретт Янг (1884-1954)
Hic Jacet Arthurus Rex Quondam Rexque Futurus
Здесь сам Артур лежит и часа ждёт:
Он правил в прошлом и ещё придёт
Артура больше нет... И спит Тристан,
Обняв разбитый меч – Изольда спит
С ним рядом, где стремится в океан
Поток, которым Лионесс укрыт.

Мёртв Ланселот... Осела пыль времён,
И шлемов ярких медь – труха в гробах.
Героев упокоил Авалон:
Гавейн, Гарет и Галахад – все прах.

Где стен твоих обломки, Камелот?
Где гордый Тинтагель в руинах дремлет?
Где светлых дев останки червь грызёт?
То Мерлин знал, но он уж нам не внемлет.

И Гвиневеру больше не зови –
Не ставь на суд красу самой весны,
В чьё имя ноты боли и любви
Из песни соловьиной вплетены...

Не обернётся правда красотою,
И ты поймёшь, что паладин – не свят,
Элейн была девчонкою простою,
И грязной деревушкой – Астолат,

А весь тот славный мир – лишь гобелен,
Поэтом сотканный, что, как паук,
Нить выжав из себя, опутал тлен,
Украсив миф трудом искусных рук...

И всё там ложь? О нет! Могучий Рим
Сгнил на корню и свой закончил век,
Но чудо совершив, расцвёл над ним
Последний, жизнь вбирающий побег –

Британский дух. И горстка удальцов –
Простых и грубоватых, но из тех,
Кто за свободу умереть готов –
Надев отцом завещанный доспех,

Меч обнажив, с копьём наперевес
Средь бури чёрной подняла свой стяг,
Величьем осиянная с небес,
Перед которым преклонился враг

И сам сложил легенды, что гремели
По всей земле, хоть бой давно угас,
И кто героев вёл на самом деле –
Артур, Амброзий? – рок сокрыл от нас.

Их было мало... У какого трона
И как они ушли во мглу веков –
Окрасив кровью гвентского дракона
Или молитвой славя лик Христов?

Но знаем мы: когда топтал их прах
Саксонский сброд, померк небесный свет
Над островом британским, и в слезах
Шептал народ: «Артура больше нет...»

пер. А. Круглов

@темы: я, middle ages, 20, tristan und isolde, celtic themes, english-british

---

[Lika_k]

D. H. Lawrence
Amores: Poems (1916)
18. Last Words to Miriam
Yours is the shame and sorrow
But the disgrace is mine;
Your love was dark and thorough,
Mine was the love of the sun for a flower
He creates with his shine.

I was diligent to explore you,
Blossom you stalk by stalk,
Till my fire of creation bore you
Shrivelling down in the final dour
Anguish—then I suffered a balk.

I knew your pain, and it broke
My fine, craftsman’s nerve;
Your body quailed at my stroke,
And my courage failed to give you the last
Fine torture you did deserve.

You are shapely, you are adorned,
But opaque and dull in the flesh,
Who, had I but pierced with the thorned
Fire-threshing anguish, were fused and cast
In a lovely illumined mesh.

Like a painted window: the best
Suffering burnt through your flesh,
Undrossed it and left it blest
With a quivering sweet wisdom of grace: but now
Who shall take you afresh?

Now who will burn you free
From your body’s terrors and dross,
Since the fire has failed in me?
What man will stoop in your flesh to plough
The shrieking cross?

A mute, nearly beautiful thing
Is your face, that fills me with shame
As I see it hardening,
Warping the perfect image of God,
And darkening my eternal fame.

Fans of DH Lawrence will realise that the Miriam referred to here is Miriam Lever from his Sons & Lovers novel. Her real name is Jessie Chambers. She was his first love and source of sexual passion, she gave herself in sacrifice to his love despite her strong Christian feeling that it was sinful. In the end, her brooding, suffering faith clashed with lawrence's freer and experimental desire for intimacy with the feminine. Still he felt guily and utterly regretful that she had given her prized virginity to the lost cause of their love. (с)

@темы: interesting, links, 20, lawrence, d. h., english-british, l

---

[Lika_k]

Alfred Lord Tennyson
Crossing the Bar
Sunset and evening star,
And one clear call for me!
And may there be no moaning of the bar,
When I put out to sea,

But such a tide as moving seems asleep,
Too full for sound and foam,
When that which drew from out the boundless deep
Turns again home.

Twilight and evening bell,
And after that the dark!
And may there be no sadness of farewell,
When I embark;

For tho' from out our bourne of Time and Place
The flood may bear me far,
I hope to see my Pilot face to face
When I have crost the bar.

@темы: t, 19, romanticism, english-british

---

[Lika_k]

Шеймас Хини
В последние минуты он сказал
Ей больше, чем за все их годы рядом.
«Ты скоро будешь дома. Нам нельзя
Надолго разлучаться – и не надо.
Мы будем вместе… Правда, хорошо?»
И к голове, подпертою подушкой,
Не слышащей уже, склонялся он
И звал ее «голубушкой», «девчушкой»…

Врач посмотрел и пульса не нашел.
А мы, молчавшие вокруг, стояли
Как будто бы на вырубке лесной,
В открывшемся между дерев прогале –
И, понимая все, не постигали,
Как жить отныне с этой пустотой.
(Из цикла "На вырубке")

пер. Гр. Кружков

@темы: 20, heaney, seamus, kruzhkov, grigory, к (rus), х (rus), english-british-irish

---

[Lika_k]

D. H. Lawrence
Amores: Poems (1916)
15. Discipline
IT is stormy, and raindrops cling like silver bees to the pane,
The thin sycamores in the playground are swinging with flattened leaves;
The heads of the boys move dimly through a yellow gloom that stains
The class; over them all the dark net of my discipline weaves.

It is no good, dear, gentleness and forbearance, I endured too long:
I have pushed my hands in the dark soil, under the flower of my soul
And the gentle leaves, and have felt where the roots are strong
Fixed in the darkness, grappling for the deep soil’s little control.

And there is the dark, my darling, where the roots are entangled and fight
Each one for its hold on the oblivious darkness, I know that there
In the night where we first have being, before we rise on the light,
We are not brothers, my darling, we fight and we do not spare.

And in the original dark the roots cannot keep, cannot know
Any communion whatever, but they bind themselves on to the dark,
And drawing the darkness together, crush from it a twilight, a slow
Burning that breaks at last into leaves and a flower’s bright spark.

I came to the boys with love, my dear, but they turned on me;
I came with gentleness, with my heart ’twixt my hands like a bowl,
Like a loving-cup, like a grail, but they spilt it triumphantly
And tried to break the vessel, and to violate my soul.

But what have I to do with the boys, deep down in my soul, my love?
I throw from out of the darkness my self like a flower into sight,
Like a flower from out of the night-time, I lift my face, and those
Who will may warm their hands at me, comfort this night.

But whosoever would pluck apart my flowering shall burn their hands,
So flowers are tender folk, and roots can only hide,
Yet my flowerings of love are a fire, and the scarlet brands
Of my love are roses to look at, but flames to chide.

But comfort me, my love, now the fires are low,
Now I am broken to earth like a winter destroyed, and all
Myself but a knowledge of roots, of roots in the dark that throw
A net on the undersoil, which lies passive beneath their thrall.

But comfort me, for henceforth my love is yours alone,
To you alone will I offer the bowl, to you will I give
My essence only, but love me, and I will atone
To you for my general loving, atone as long as I live.

@темы: 20, lawrence, d. h., english-british, l

---

[Lika_k]

Гумилев
Любовь
Надменный, как юноша, лирик
Вошел, не стучася, в мой дом
И просто заметил, что в мире
Я должен грустить лишь о нем.

С капризной ужимкой захлопнул
Открытую книгу мою,
Туфлей лакированной топнул,
Едва проронив: "Не люблю".

Как смел он так пахнуть духами!
Так дерзко перстнями играть!
Как смел он засыпать цветами
Мой письменный стол и кровать!

Я из дому вышел со злостью,
Но он увязался за мной.
Стучит изумительной тростью
По звонким камням мостовой.

И стал я с тех пор сумасшедшим.
Не смею вернуться в свой дом
И все говорю о пришедшем
Бесстыдным его языком.

@темы: 20, gumilev, nokolai, г (rus), russian

---

[Lika_k]

Rainer Maria Rilke
Im alten Hause
Im alten Hause; vor mir frei
seh ich ganz Prag in weiter Runde;
tief unten geht die Dämmerstunde
mit lautlos leisem Schritt vorbei.
Die Stadt verschwimmt wie hinter Glas.
Nur hoch, wie ein behelmter Hüne,
ragt klar vor mir die grünspangrüne
Turmkuppel von Sankt Nikolas.

Schon blinzelt da und dort ein Licht
fern auf im schwülen Stadt gebrause.-
Mir ist, daß in dem alten Hause
jetzt eine Stimme “Amen” spricht.

Райнер Мария Рильке
В старом доме
Я в старом доме; за окном
лежит кольцом широким Прага;
и сумерки походкой мага
обходят улицы кругом.
Темней. Но там, из-за угла
зеленой плесенью сверкая,
собор святого Николая
возносит к небу купола.
Дрожат огни. Туманна синь.
Все смолкло в городской истоме.-
Мне кажется, что в старом доме
незримый шепчет мне: "аминь".

пер. А. Биск

Райнер Мария Рильке
В старом доме
Я в старом доме; тишина.
Всю целиком, как на ладони,
я вижу Прагу в медальоне
распахнутого вдаль окна.

Закат давно уже погас,
лишь вдалеке, мерцая скупо,
вздымает свой волшебный купол
загадочный Sankt Nikolas.

Звезда над городом горит,
как будто свет зажегся в храме,
как будто в старом доме "Amen"
мне тихий голос говорит.

пер. Борис Марковский

@темы: 20, rilke, deutsche-oesterreichisch, р (rus), r

---

[Lika_k]

Шеймас Хини
У старого сплетника Джона Обри
В «Жизнеописаниях» говорится,
Шекспир был смолоду сын мясницкий,
И когда его звали забить теленка,
Он рубил лишь воздух руками, звонко
Декламируя монолог перед казнью…
И Господь проникся к нему приязнью:
«Наконец-то слышу дивные речи!
Подарю-ка поэту на память – вечность».
("Строки для Валентины")

пер. Гр. Кружков

@темы: 20, heaney, seamus, kruzhkov, grigory, к (rus), х (rus), english-british-irish, shakespeare

---

[Lika_k]

Сесар Вальехо
В день, когда я вернусь, этот камень безликий
каблуком моим станет над комьями глины,
из тугих и смертельных сетей повилики
поднимая трагически древко маслины.
В день, когда я вернусь по пути круговому
беззащитно-доверчивым шагом калеки,
в этом плаванье вечном из омута в омут
я пойму, как живуче добро в человеке.
В день, когда я вернусь и животным усталым
поведут меня судьи, как зверя в зверинец, —
вырастая и властвуя каждым суставом,
станет первым из пальцев наш честный мизинец.

Пер. А. Гелескул

@темы: 20, в, latinoamericano

---

[Lika_k]

Thomas Hood
Silence
There is a silence where hath been no sound,
There is a silence where no sound may be,
In the cold grave—under the deep deep sea,
Or in the wide desert where no life is found,
Which hath been mute, and still must sleep profound;
No voice is hush’d—no life treads silently,
But clouds and cloudy shadows wander free,
That never spoke, over the idle ground:
But in green ruins, in the desolate walls
Of antique palaces, where Man hath been,
Though the dun fox, or wild hyena, calls,
And owls, that flit continually between,
Shriek to the echo, and the low winds moan,
There the true Silence is, self-conscious and alone.

Два вида тишины: естественная и изначальная тишина, обуславлемая внешними физическими факторами, и тишина, пришедшая на место былых звуков - ее-то Гуд считает истинной Тишиной. Она напрямую связана со временем, жизнью и смерью, преходящестью всего. И поскольку к первому виду принадлежит тишина могилы, относящаяся в то же время и ко второму виду тишины, то связь становится более интересной и говорящей.

Johann Heinrich Füssli - Silence


Еще мысли о стихотворении.

@темы: art, 18, swiss, links, h, 19, pittura, ...logy, english-british

---

[Lika_k]

John Donne
A Fever
O ! Dо not die, for I shall hate
All women so, when thou art gone,
That thee I shall not celebrate,
When I remember thou wast one.
But yet thou canst not die, I know ;
To leave this world behind, is death ;
But when thou from this world wilt go,
The whole world vapours with thy breath.

Or if, when thou, the world's soul, go'st,
It stay, 'tis but thy carcase then ;
The fairest woman, but thy ghost,
But corrupt worms, the worthiest men.

O wrangling schools, that search what fire
Shall burn this world, had none the wit
Unto this knowledge to aspire,
That this her feaver might be it?

And yet she cannot waste by this,
Nor long bear this torturing wrong,
For more corruption needful is,
To fuel such a fever long.

These burning fits but meteors be,
Whose matter in thee is soon spent ;
Thy beauty, and all parts, which are thee,
Are unchangeable firmament.

Yet 'twas of my mind, seizing thee,
Though it in thee cannot perséver ;
For I had rather owner be
Of thee one hour, than all else ever.

@темы: d, 17, english-british, metaphysical poets

---

[Lika_k]

John Donne
The Funeral
Whoever comes to shroud me, do not harm
Nor question much
That subtle wreath of hair, which crowns my arm;
The mystery, the sign, you must not touch,
For 'tis my outward soul,
Viceroy to that, which then to heaven being gone,
Will leave this to control
And keep these limbs, her provinces, from dissolution.

For if the sinewy thread my brain lets fall
Through every part
Can tie those parts, and make me one of all,
Those hairs which upward grew, and strength and art
Have from a better brain,
Can better do'it; except she meant that I
By this should know my pain,
As prisoners then are manacled, when they'are condemn'd to die.

Whate'er she meant by'it, bury it with me,
For since I am
Love's martyr, it might breed idolatry,
If into other hands these relics came;
As 'twas humility
To afford to it all that a soul can do,
So, 'tis some bravery,
That since you would have none of me, I bury some of you.

@темы: d, 17, english-british, metaphysical poets

---

[Lika_k]

Хосе Эгурен
Шествие
Лентой увядших цветов —
о, как бескровны их лица! —
меж разноцветных домов
шествие плавно змеится.
Шелест упругих шелков
цвета зари и печали,
встретят ночных пришлецов
мглою повитые дали.
Тяжек их шаг и суров,
в страхе распахнуты очи,
мертвых ли сумрачный зов
манит их вновь и морочит?
Ночи густеет покров,
тает людей вереница…
Ждут их, как песни без слов,
инков державных гробницы.

Пер. Г. Шмаков

@темы: э, 20, latinoamericano

---

[Lika_k]

Хосе Эгурен
Карминные короли
Розы зари распустились —
два короля карминных
золото копий скрестили.
Радужны перелески,
рдеют холмы и рощи
в нежно-пурпурном блеске.
Даль золотисто-янтарна:
там королевские соколы
бьются жарко и яро.
Свет разлился вечерний —
чертят разгневанно небо
их смоляные тени.
Ночь опустилась в долину —
бьются с чернильной мглою
два короля карминных.

Пер. Г. Шмаков

@темы: э, 20, latinoamericano

---

[Lika_k]

Хосе Эгурен
Дубки
Возле дороги, у самой реки,
плакали тихо, по-детски дубки,
свежий покой с облаками деля,
в свете жемчужном дремали поля,
сказка волшебная грезилась мне
в утренней розовопенной волне,
у ветряка, над кипеньем садов,
чудились смех и хорал голосов,
в зелени влажной далеких маслин
мнился мне томный призыв окарин,
тишь полевая да млечный туман
в воздухе стлалися, как фимиам…
А у дороги, у самой реки,
плакали тихо, по-детски дубки.

Пер. Г. Шмаков

@темы: э, 20, latinoamericano

---

[Lika_k]

Seamus Heaney
The Haw Lantern
The wintry haw is burning out of season,
crab of the thorn, a small light for small people,
wanting no more from them but that they keep
the wick of self-respect from dying out,
not having to blind them with illumination.

But sometimes when your breath plumes in the frost
it takes the roaming shape of Diogenes
with his lantern, seeking one just man;
so you end up scrutinized from behind the haw
he holds up at eye-level on its twig,
and you flinch before its bonded pith and stone,
its blood-prick that you wish would test and clear you,
its pecked-at ripeness that scans you, then moves on.
1987

Шеймас Хини
Боярышниковый фонарь
Боярышника запоздалый свет
Горит зимою в зарослях колючих:
Не ослепляя яркостью гирлянд,
Но призывая каждого – хранить
Свой скромный фитилек самостоянья.

А иногда в мороз, когда из уст
Клубится пар, он принимает образ
Бродяги Диогена, днем с огнем
Искавшего повсюду человека,
И пристально разглядывает вас,
Подняв на зыбком прутике фонарик,
И вы дрожите перед этим взглядом.
Пред той колючкой, что у вас из пальца
Возьмет анализ крови, пред экраном,
Что вас насквозь просветит – и пропустит.

пер. Гр. Кружков

@темы: 20, heaney, seamus, kruzhkov, grigory, к (rus), х (rus), english-british-irish