[Lika_k]

Файад Хамис
Улица Гийома Аполлинера
Когда в сумерках, после случайного ливня,
Париж уплывает в сон,
словно гавань с застывшими кораблями,
когда трубы маячат, как мачты, и так скупо дымят –
ну не больше, чем окурок в зубах у бродяги,
когда на пустынной улице
вдруг мелькнет шляпа Аполлинера,
сотканная из забвения, тумана и пепла,
когда кажется,
что улицы наспех начерчены огрызком карандаша
и что мокрые плащи – это затоны
для медлительных рыб, –
на улице Гийома Аполлинера
просто шуршат машины и влажные жабы
жадно внимают радиоле из кафе на углу…
И словно ворочающиеся камни, словно крепкий ром,
словно воспаленное грозой небо, – голос Армстронга.
А потом неизбежно в этот мокрый мир
ворвутся туристы в очках и бабочках,
и у кого-то из них в фотокамере
навеки сгинут бесполезные корабли заката
и моя непонятная тень,
рухнувшая раненой лошадью на брусчатку.

Пер. С. Гончаренко

@темы: 20, latinoamericano, х (rus)

---

[Lika_k]

Lawrence Durrell
from Eternal Contemporaries: Six Portraits
3. Basil the Hermit
Banished from the old roof-tree Patmos
Where the dynasts gathered honey,
Like dancing bears, with smoking rituals,
Or skimmed the fat of towns with levy-money,
Uncaring whether God or Paradise exist,
Laid up themselves estates in providence
While greed crouched in each hairy fist,

Basil, the troubled flower of scepticism,
Chose him a pelt, and a cairn of chilly stone,
Became the author of a famous schism:
A wick for oil, a knife, a broken stool
Were all, this side of hell, he dared to own.
For twenty years in Jesus went to school.

Often, looking up, he saw them there
As from some prism-stained pool:
Dark dots like birds along the battlements,
Old rooks swayed in a rotten tree.
They waved: he did not answer, although he
Felt kindly to them all, for they could do
What he could not: he did not dare to pray.
His inner prohibitions were a sea
On which he floated spellbound day by day.
World and its fevers howled outside: within
The Omen and the Fret that hemmed him in,
The sense of his complete unworthiness
Pressed each year slowly tighter like a tourniquet.

@темы: d, 20, english-british, durrell, lawrence

---

[Lika_k]

Леопольд Стафф
Молитва нищего
Неумелым, нелепым своим лепетаньем
Славлю, боже, тебя. Хоть не видел тебя я,
Но доволен твоими полями без края,
Тенью добрых деревьев и солнца сияньем.

Есть осел у меня. Одежонка худая
Вряд ли вора прельстит. Не томясь обладаньем,
Сладко спать под забором и жить подаяньем,
Черствый хлеб родниковой водой запивая.

Слава богу, забыл обо мне ты. Опеки
Мне не нужно твоей: сотворил ты дороги,
Серебристые рощи, прохладные реки.

Не лишай меня только хорошей погоды
И осла, чтоб в тени его спать без тревоги,
И моей благодатной и нищей свободы.
(сб. "Цветущая ветвь", 1908)

пер. Н. Астафьев

@темы: polish, 20, staff, leopold, с (rus)

---

[Lika_k]

Ezra Pound
The Return
See, they return; ah, see the tentative
Movements, and the slow feet,
The trouble in the pace and the uncertain
Wavering!

See, they return, one, and by one,
With fear, as half-awakened;
As if the snow should hesitate
And murmur in the wind,
and half turn back;
These were the “Wing’d-with-Awe,”
inviolable.

Gods of the wingèd shoe!
With them the silver hounds,
sniffing the trace of air!

Haie! Haie!
These were the swift to harry;
These the keen-scented;
These were the souls of blood.

Slow on the leash,
pallid the leash-men!

@темы: p, 20, modernism, english-american, pound, ezra

---

[Lika_k]

Александр Володин
Надо следить за своим лицом,
чтоб никто не застал врасплох,
чтоб не понял никто, как плох,
чтоб никто не узнал о том.
Стыдно с таким лицом весной.
Грешно, когда небеса сини,
белые ночи стоят стеной —
белые ночи, черные дни.
Скошенное (виноват!),
мрачное (не уследил!),
я бы другое взял напрокат,
я не снимая его б носил,
я никогда не смотрел бы вниз,
скинул бы переживаний груз.
Вы оптимисты? И я оптимист.
Вы веселитесь? И я веселюсь.

@темы: 20, в, russian

---

[Lika_k]

01.04.2014 в 01:08

Пишет  Нэт Старбек:

Chad Davidson - In Ravenna
Three boys, old enough to hurt someone,
young enough to think it doesn't matter,
sat outside the small green plot I came to.
Dante's grave. All of us pulled there,
experiencing gravity, out of control
for different reasons. I could not prepare,
really, for facing this, just as these boys—
smoking too deliberately, collars relieved
like rose petals from the extravagant
ceilings of basilicas—could not understand
their own indifference, or why they huddled,
stared when I walked by. They were a type
of beauty, as far as beauty is ignorant of itself,
disdainful of place: that casual square,
Franciscan façade, that entire city turning
under the swelter of an afternoon, June
in the marshlands to the east. Sometimes,
I stand in front of history and feel nothing.
Then, some wrecked mosaic, awkward
in the transom of a secondary church, behaves
just so, as if the artists thought of me and all
my imperfections. Sometimes, people gather
in the hearts of forgotten cities, and I hate them
for their nonchalance, the terror in their boredom.
They have been dying here for millennia, these boys,
and there is little I can do, on this casual trip
in the heat, map in hand, to guide them out.

From the Fire Hills

@темы: repost, d, 21, english-american

---

[Lika_k]

23.04.2009 в 21:03

Пишет  Нэт Старбек:

Публикация "Из японской женской лирики XII-XIV веков" (ИЛ, 3/2009) лежит тут.

Кое-что утащенное
Кэнрэймонъин-но укё-но дайбу

Когда я жила в Западных горах, он долго не навещал меня, мол, слишком занят. Увидела как-то засохшие цветы и невольно…
Зачем мне считать,
Сколько дней от тебя
Не было писем?
Довольно просто взглянуть
На эти цветы в саду…

***
Ах, ну никак
Не выходят из сердца
Думы о нем.
Говорю себе - все, довольно,
А думается еще пуще.

***
Когда окажется, что твой возлюбленный одновременно поклялся в любви еще и другой
Как бы ждала
Сегодня тебя, поверив
Твоим обещаньям,
Не принеси мне гонец
По ошибке чужое письмо…

***
Весенние сумерки на море
Якорь опущен.
Погружается медленно в волны
Закатное солнце.
Уходящей весны картина
вот она - перед взором.

Эйфукумонъин

Неужели
Так будет каждой весною?
Слив аромат,
Нежные краски вишен,
Трепет сердечный…

***
Странно самой -
В таком смятении чувства…
А ведь думала:
«Уж я-то вовек не стану
Страдать от любви…»

***
Почему-то проснувшись,
Тщетно выжать пытаюсь
Мокрые рукава.
Окно распахну, а за ним -
Полночный весенний дождь.

***
На берег невстреч
Одна за другой набегают
Соленые волны…
Жаль, что не видишь ты,
Как мои рукава промокли!

***
Готова тебя
Ждать всю жизнь, бесконечно.
Печалит одно -
Так надолго вряд ли сумею
Задержаться я в этом мире.

@темы: repost, japanese, middle ages, eastern

---

[Lika_k]

Philip Larkin
Church Going
Once I am sure there’s nothing going on
I step inside, letting the door thud shut.
Another church: matting, seats, and stone,
And little books; sprawlings of flowers, cut
For Sunday, brownish now; some brass and stuff
Up at the holy end; the small neat organ;
And a tense, musty, unignorable silence,
Brewed God knows how long. Hatless, I take off
My cycle-clips in awkward reverence.

Move forward, run my hand around the font.
From where I stand, the roof looks almost new -
Cleaned, or restored? Someone would know: I don’t.
Mounting the lectern, I peruse a few
Hectoring large-scale verses, and pronounce
‘Here endeth’ much more loudly than I’d meant.
The echoes snigger briefly. Back at the door
I sign the book, donate an Irish sixpence,
Reflect the place was not worth stopping for.

Yet stop I did: in fact I often do,
And always end much at a loss like this,
Wondering what to look for; wondering, too,
When churches will fall completely out of use
What we shall turn them into, if we shall keep
A few cathedrals chronically on show,
Their parchment, plate and pyx in locked cases,
And let the rest rent-free to rain and sheep.
Shall we avoid them as unlucky places?

Or, after dark, will dubious women come
To make their children touch a particular stone;
Pick simples for a cancer; or on some
Advised night see walking a dead one?
Power of some sort will go on
In games, in riddles, seemingly at random;
But superstition, like belief, must die,
And what remains when disbelief has gone?
Grass, weedy pavement, brambles, buttress, sky,

A shape less recognisable each week,
A purpose more obscure. I wonder who
Will be the last, the very last, to seek
This place for what it was; one of the crew
That tap and jot and know what rood-lofts were?
Some ruin-bibber, randy for antique,
Or Christmas-addict, counting on a whiff
Of gown-and-bands and organ-pipes and myrrh?
Or will he be my representative,

Bored, uninformed, knowing the ghostly silt
Dispersed, yet tending to this cross of ground
Through suburb scrub because it held unspilt
So long and equably what since is found
Only in separation - marriage, and birth,
And death, and thoughts of these - for which was built
This special shell? For, though I’ve no idea
What this accoutred frowsty barn is worth,
It pleases me to stand in silence here;

A serious house on serious earth it is,
In whose blent air all our compulsions meet,
Are recognized, and robed as destinies.
And that much never can be obsolete,
Since someone will forever be surprising
A hunger in himself to be more serious,
And gravitating with it to this ground,
Which, he once heard, was proper to grow wise in,
If only that so many dead lie round.

@темы: 20, english-british, larkin, philip, l

---

[Lika_k]

Алешандре О'Нейл
Альбертина" или "Плевок насекомое" или поседневность, представшая в образе мухи
Поэт вкушает часы одиночества.
пытаясь сосредоточиться,
какое-то время он тянет себя за нос,
долго пялится на пол,
кусает ногти.
Потом его взгляд различает пустые листы.
И вот уже весь он сплошные локти,
поджидает мгновенье, исполненное красоты.

Он ждет свою музу, ту самую,
которая прежде была с ним так ласков.
Когда-то ее он за волосы таскивал, -
теперь поджидает часами ее.

Тут муха Альбертина, встававшая чуть свет,
чтоб хлопотать по дому, заметила поэта
и, видимо, решила, что ждет ее поэт.

Полна мушиной женственности, стала
кружиться над поэтом Альбертина.
Нет, муха-женщина стихов не понимала -
ее в поэте привлекал мужчина.

Ах, Альбертина, оставь меня в покое!
И так томлюсь я нерожденною строкою.
Я, Альбертина, музою задет
и лишь стихов хочу, стихов,которых нет.

Но муха жирная-вся похоть и каприз -
его ревнует к чистоте невинных строчек.
И вот,взметнувшись, над бумагою повис
и на нее упал крылатенький плевочек.

Поэт вскипел,поэт вздохнул и скис

Пер. Марк Самаев

@темы: portuguese, 20, о (rus)

---

[Lika_k]

Sylvia Plath
Winter Trees
The wet dawn inks are doing their blue dissolve.
On their blotter of fog the trees
Seem a botanical drawing–
Memories growing, ring on ring,
A series of weddings.

Knowing neither abortions nor bitchery,
Truer than women,
They seed so effortlessly!
Tasting the winds, that are footless,
Waisting-deep in history–

Full of wings, otherworldliness.
In this, they are Ledas.
O mother of leaves and sweetness
Who are these peitas?
The shadows of ringdoves chanting, but easing nothing.

@темы: p, 20, english-american, plath, sylvia

---

[Lika_k]

Лорка
Деревья,
на землю из сини небес
пали вы стрелами грозными.
Кем же были пославшие вас исполины?
Может быть, звездами?
божьего взора
и страсти горней.
Деревья,
сердце мое в земле
узнают ли ваши суровые корни?

пер. М. Санаев

@темы: espanol, л, 20, lorca

---

[Lika_k]

Walt Whitman
To A Stranger
Passing stranger! you do not know
How longingly I look upon you,
You must be he I was seeking,
Or she I was seeking
(It comes to me as a dream)

I have somewhere surely
Lived a life of joy with you,
All is recall’d as we flit by each other,
Fluid, affectionate, chaste, matured,

You grew up with me,
Were a boy with me or a girl with me,
I ate with you and slept with you, your body has become
not yours only nor left my body mine only,

You give me the pleasure of your eyes,
face, flesh as we pass,
You take of my beard, breast, hands,
in return,

I am not to speak to you, I am to think of you
when I sit alone or wake at night, alone
I am to wait, I do not doubt I am to meet you again
I am to see to it that I do not lose you.
(Leaves of Grass, 1900)

@темы: 20, w, english-american

---

[Lika_k]

Осип Мадельштам
Я пью за военные астры, за все, чем корили меня:
За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня,
За музыку сосен савойских, Полей Елисейских бензин,
За розы в кабине ролс-ройса, за масло парижских картин.
Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,
За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин,
пью, но еще не придумал, из двух выбираю одно:
Веселое асти-спуманте иль папского замка вино...
апрель 1931

@темы: м, 20, mandelstam, osip, russian

---

[Lika_k]

Pablo Neruda
Sonnet XVII
I do not love you as if you were salt-rose, or topaz,
or the arrow of carnations the fire shoots off.
I love you as certain dark things are to be loved,
in secret, between the shadow and the soul.
I love you as the plant that never blooms
but carries in itself the light of hidden flowers;
thanks to your love a certain solid fragrance,
risen from the earth, lives darkly in my body.

I love you without knowing how, or when, or from where.
I love you straightforwardly, without complexities or pride;
so I love you because I know no other way

than this: where I does not exist, nor you,
so close that your hand on my chest is my hand,
so close that your eyes close as I fall asleep.

Transl. by Stephen Tapscott

@темы: n, 20, latinoamericano, neruda, pablo

---

[Lika_k]

Jacques Prévert
Pour faire le portrait d'un oiseau
Peindre d'abord une cage
avec une porte ouverte
peindre ensuite
quelque chose de joli
quelque chose de simple
quelque chose de beau
quelque chose d'utile
pour l'oiseau
placer ensuite la toile contre un arbre
dans un jardin
dans un bois
ou dans une forêt
se cacher derrière l'arbre
sans rien dire
sans bouger ...
Parfois l'oiseau arrive vite
mais il peut aussi bien mettre de longues années
avant de se décider
Ne pas se décourager
attendre
attendre s'il le faut pendant des années
la vitesse ou la lenteur de l'arrivée de l'oiseau
n'ayant aucun rapport
avec la réussite du tableau
Quand l'oiseau arrive
s'il arrive
observer le plus profond silence
attendre que l'oiseau entre dans la cage
et quand il est entré
fermer doucement la porte avec le pinceau
puis
effacer un à un tous les barreaux
en ayant soin de ne toucher aucune des plumes de l'oiseau
Faire ensuite le portrait de l'arbre
en choisissant la plus belle de ses branches
pour l'oiseau
peindre aussi le vert feuillage et la fraîcheur du vent
la poussière du soleil
et le bruit des bêtes de l'herbe dans la chaleur de l'été
et puis attendre que l'oiseau se décide à chanter
Si l'oiseau ne chante pas
c'est mauvais signe
signe que le tableau est mauvais
mais s'il chante c'est bon signe
signe que vous pouvez signer
Alors vous arrachez tout doucement
une des plumes de l'oiseau
et vous écrivez votre nom dans un coin du tableau.

Жак Превер
Как нарисовать птицу
Сперва нарисуйте клетку
с настежь открытой дверцей,
затем нарисуйте что-нибудь
красивое и простое,
что-нибудь очень приятное
и нужное очень
для птицы;
затем
в саду или в роще
к дереву полотно прислоните,
за деревом этим спрячьтесь,
не двигайтесь
и молчите.
Иногда она прилетает быстро
и на жердочку в клетке садится.
иногда же проходят годы -
и нет
птицы.
Не падайте духом,
ждите,
ждите, если надо, годы,
потому что срок ожиданья,
короткий он или длинный,
не имеет никакого значенья
для успеха вашей картины.
Когда же прилетит к вам птица
(если только она прилетит),
храните молчание,
ждите,
чтобы птица в клетку влетела;
и, когда она в клетку влетит,
тихо кистью дверцу заприте,
и, не коснувшись ни перышка,
осторожненько клетку сотрите.
Затем нарисуйте дерево,
выбрав лучшую ветку для птицы,
нарисуйте листву зеленую,
свежесть ветра и ласку солнца,
нарисуйте звон мошкары,
что в горячих лучах резвится,
и ждите,
ждите затем,
чтобы запела птица.
Если она не поет -
это плохая примета,
это значит, что ваша картина
совсем никуда не годится;
но если птица поет -
это хороший признак,
признак, что вашей картиной
можете вы гордиться
и можете вашу подпись
поставить в углу картины
вырвав для этой цели
перо у поющей птицы.

Пер. М. Кудинов

@темы: francaise, p, 20, prevert, Jacques, п

---

[Lika_k]

Seamus Heaney
Blackberry Picking
Late August, given heavy rain and sun
For a full week, the blackberries would ripen.
At first, just one, a glossy purple clot
Among others, red, green, hard as a knot.
You ate that first one and its flesh was sweet
Like thickened wine: summer’s blood was in it
Leaving stains upon the tongue and lust for
Picking. Then red ones inked up and that hunger
Sent us out with milk cans, pea tins, jam-pots
Where briars scratched and wet grass bleached our boots.
Round hayfields, cornfields and potato-drills
We trekked and picked until the cans were full,
Until the tinkling bottom had been covered
With green ones, and on top big dark blobs burned
Like a plate of eyes. Our hands were peppered
With thorn pricks, our palms sticky as Bluebeard’s.

We hoarded the fresh berries in the byre.
But when the bath was filled we found a fur,
A rat-grey fungus, glutting on our cache.
The juice was stinking too. Once off the bush
The fruit fermented, the sweet flesh would turn sour.
I always felt like crying. It wasn’t fair
That all the lovely canfuls smelt of rot.
Each year I hoped they’d keep, knew they would not.

@темы: 20, h, heaney, seamus, english-british-irish

---

[Lika_k]

Иосиф Бродский
На смерть друга
Имяреку, тебе, -- потому что не станет за труд
из-под камня тебя раздобыть, -- от меня, анонима,
как по тем же делам: потому что и с камня сотрут,
так и в силу того, что я сверху и, камня помимо,
чересчур далеко, чтоб тебе различать голоса --
на эзоповой фене в отечестве белых головок,
где наощупь и слух наколол ты свои полюса
в мокром космосе злых корольков и визгливых сиповок;
имяреку, тебе, сыну вдовой кондукторши от
то ли Духа Святого, то ль поднятой пыли дворовой,
похитителю книг, сочинителю лучшей из од
на паденье А. С. в кружева и к ногам Гончаровой,
слововержцу, лжецу, пожирателю мелкой слезы,
обожателю Энгра, трамвайных звонков, асфоделей,
белозубой змее в колоннаде жандармской кирзы,
одинокому сердцу и телу бессчетных постелей --
да лежится тебе, как в большом оренбургском платке,
в нашей бурой земле, местных труб проходимцу и дыма,
понимавшему жизнь, как пчела на горячем цветке,
и замерзшему насмерть в параднике Третьего Рима.
Может, лучшей и нету на свете калитки в Ничто.
Человек мостовой, ты сказал бы, что лучшей не надо,
вниз по темной реке уплывая в бесцветном пальто,
чьи застежки одни и спасали тебя от распада.
Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон,
тщетно некто трубит наверху в свою дудку протяжно.
Посылаю тебе безымянный прощальный поклон
с берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно.

1973

@темы: б, 20, brodsy, joseph, russian

---

[Lika_k]

Margaret Atwood
Late August
This is the plum season, the nights
blue and distended, the moon
hazed, this is the season of peaches

with their lush lobed bulbs
that glow in the dusk, apples
that drop and rot
sweetly, their brown skins veined as glands

No more the shrill voices
that cried Need Need
from the cold pond, bladed and urgent as new grass

Now it is the crickets
that say Ripe Ripe
slurred in the darkness, while the plums

dripping on the lawn outside
our window, burst
with a sound like thick syrup
muffled and slow

The air is still
warm, flesh moves over
flesh, there is no

hurry.

@темы: a, 20, 21, english-other, atwood, margaret

---

[Lika_k]

Евгений Евтушенко
Девочка на шаре
Мне снится — я тебя уже любил.
Мне снится — я тебя уже убил.

Но ты воскресла в облике ином,
как девочка на шарике земном
в изгибисто наивной простоте
у раннего Пикассо на холсте.
и попросила, рёбрами моля:
«Люби меня!», как: «Не столкни меня!»

Я тот усталый взрослый акробат,
от мускулов бессмысленных горбат,
который знает, что советы — ложь,
что рано или поздно упадёшь.

Сказать мне страшно: «Я тебя люблю»,
как будто выдать: «Я тебя убью».

Ведь в глубине прозрачного лица
Я вижу лица, лица без конца,
которые когда-то наповал
или не сразу — пыткой — убивал.

Ты от баланса страшного бела:
«Я знаю всё. Я многими была.
Я знаю — ты меня уже любил.
Я знаю — ты меня уже убил.
Но шар земной не поверну я вспять:
люби опять, потом убей опять».

Девчонка ты. Останови свой шар.
Я убивать устал. Я слишком стар.

Но шар земной ножонками гоня,
ты падаешь с него: «Люби меня».
И лишь внутри — таких похожих — глаз:
«Не убивай меня на этот раз!»
1967

Picasso - La acróbata de la bola, 1905

@темы: art, p, 20, е (rus), russian

---

[Lika_k]

D. H. Lawrence
Amores: Poems (1916)
54. Snap-Dragon
She bade me follow to her garden, where
The mellow sunlight stood as in a cup
Between the old grey walls; I did not dare
To raise my face, I did not dare look up,
Lest her bright eyes like sparrows should fly in
My windows of discovery, and shrill “Sin.”

So with a downcast mien and laughing voice
I followed, followed the swing of her white dress
That rocked in a lilt along: I watched the poise
Of her feet as they flew for a space, then paused to press
The grass deep down with the royal burden of her:
And gladly I’d offered my breast to the tread of her.

“I like to see,” she said, and she crouched her down,
She sunk into my sight like a settling bird;
And her bosom couched in the confines of her gown
Like heavy birds at rest there, softly stirred
By her measured breaths: “I like to see,” said she,
“The snap-dragon put out his tongue at me.”

She laughed, she reached her hand out to the flower,
Closing its crimson throat. My own throat in her power
Strangled, my heart swelled up so full
As if it would burst its wine-skin in my throat,
Choke me in my own crimson. I watched her pull
The gorge of the gaping flower, till the blood did float

Over my eyes, and I was blind—
Her large brown hand stretched over
The windows of my mind;
And there in the dark I did discover
Things I was out to find:
My Grail, a brown bowl twined
With swollen veins that met in the wrist,
Under whose brown the amethyst
I longed to taste. I longed to turn
My heart’s red measure in her cup,
I longed to feel my hot blood burn
With the amethyst in her cup.

Then suddenly she looked up,
And I was blind in a tawny-gold day,
Till she took her eyes away.
So she came down from above
And emptied my heart of love.
So I held my heart aloft
To the cuckoo that hung like a dove,
And she settled soft.

It seemed that I and the morning world
Were pressed cup-shape to take this reiver
Bird who was weary to have furled
Her wings in us,
As we were weary to receive her.

This bird, this rich,
Sumptuous central grain,
This mutable witch,
This one refrain,
This laugh in the fight,
This clot of night,
This core of delight.

She spoke, and I closed my eyes
To shut hallucinations out.
I echoed with surprise
Hearing my mere lips shout
The answer they did devise.
Again I saw a brown bird hover
Over the flowers at my feet;
I felt a brown bird hover
Over my heart, and sweet
Its shadow lay on my heart.
I thought I saw on the clover
A brown bee pulling apart
The closed flesh of the clover
And burrowing in its heart.

She moved her hand, and again
I felt the brown bird cover
My heart; and then
The bird came down on my heart,
As on a nest the rover
Cuckoo comes, and shoves over
The brim each careful part
Of love, takes possession, and settles her down,
With her wings and her feathers to drown
The nest in a heat of love.

She turned her flushed face to me for the glint
Of a moment. “See,” she laughed, “if you also
Can make them yawn.” I put my hand to the dint
In the flower’s throat, and the flower gaped wide with woe.
She watched, she went of a sudden intensely still,
She watched my hand, to see what I would fulfil.

I pressed the wretched, throttled flower between
My fingers, till its head lay back, its fangs
Poised at her. Like a weapon my hand was white and keen,
And I held the choked flower-serpent in its pangs
Of mordant anguish, till she ceased to laugh,
Until her pride’s flag, smitten, cleaved down to the staff.

She hid her face, she murmured between her lips
The low word “Don’t.” I let the flower fall,
But held my hand afloat towards the slips
Of blossom she fingered, and my fingers all
Put forth to her: she did not move, nor I,
For my hand like a snake watched hers, that could not fly.

Then I laughed in the dark of my heart, I did exult
Like a sudden chuckling of music. I bade her eyes
Meet mine, I opened her helpless eyes to consult
Their fear, their shame, their joy that underlies
Defeat in such a battle. In the dark of her eyes
My heart was fierce to make her laughter rise.

Till her dark deeps shook with convulsive thrills, and the dark
Of her spirit wavered like water thrilled with light;
And my heart leaped up in longing to plunge its stark
Fervour within the pool of her twilight,
Within her spacious soul, to grope in delight.

And I do not care, though the large hands of revenge
Shall get my throat at last, shall get it soon,
If the joy that they are searching to avenge
Have risen red on my night as a harvest moon,
Which even death can only put out for me;
And death, I know, is better than not-to-be.

@темы: 20, lawrence, d. h., english-british, l