[Dichtung]

Eugenio Montale
Notizie dall'Amiata
Il fuoco d’artifizio del maltempo
sarà murmure d’arnie a tarda sera.
La stanza ha travature
tarlate ed un sentore di meloni
penetra dall’assito. Le fumate
morbide che risalgono la valle
d’elfi e di funghi fino al cono diafano
della cima m’intorbidano i vetri,
e ti scrivo da qui, da questo tavolo
remoto, dalla cellula di miele
di una sfera lanciata nello spazio
e le gabbie coperte, il focolare
dove i marroni esplodono, le vene
di salnitro e di muffa sono il quadro
dove tra poco romperai. La vita
che t’affabula è ancora troppo breve
se ti contiene! Schiude la tua icona
il fondo luminoso. Fuori piove.

***
E tu seguissi le fragili architetture
annerite dal tempo e dal carbone,
i cortili quadrati che hanno nel mezzo
il pozzo profondissimo; tu seguissi
il volo infagottato degli uccelli
notturni e in fondo al borro l’allucciolio
della galassia, la fascia d’ogni tormento.
Ma il passo che risuona a lungo nell’oscuro
è di chi va solitario e altro non vede
che questo cadere di archi, di ombre e di pieghe.
Le stelle hanno trapunti troppo sottili,
l’occhio del campanile è fermo sulle due ore,
i rampicanti anch’essi sono un’ascesa
di tenebre ed il loro profumo duole amaro.
Ritorna domani più freddo, vento del nord,
spezza le antiche mani dell’arenaria,
sconvolge i libri d’ore nei solai,
e tutto sia lente tranquilla, dominio, prigione
del senso che non dispera! Ritorna più forte
vento di settentrione che rendi care
le catene e suggelli le spore del possibile!
Son troppo strette le strade, gli asini neri
che zoccolano in fila danno scintille,
dal picco nascosto rispondono vampate di magnesio.
Oh il gocciolìo che scende a rilento
dalle casipole buie, il tempo fatto acqua,
il lungo colloquio coi poveri morti, la cenere, il vento,
il vento che tarda, la morte, la morte che vive!

***
Questa rissa cristiana che non ha
se non parole d’ombra e di lamento
che ti porta di me? Meno di quanto
t’ha rapito la gora che s’interra
dolce nella sua chiusa di cemento.
Una ruota di mola, un vecchio tronco,
confini ultimi al mondo. Si disfà
un cumulo di strame: e tarli usciti
a unire la mia veglia al tuo profondo
sonno che li riceve, i porcospini
s’abbeverano ad un filo di pietà.

Эудженио Монтале
Вести с горы Амьята
По-моему, шктихи непогоды
подобны гуду улья в поздний вечер.
В моей светелке балки
изхели древоточцы, запах дыни
сквозь щели в досках проникает снизу.
От рыхлых испарений, восходящих
к вершине над грибной долиной эльфов,
потеют стекла, и отсуда я
пишу тебе, от этого стола
далекого, восковой ячейки
шара, заброшенного в глубь эфира, —
и несколько накрытых клеток, печка
с пальбой каштанов на огне, селитра
и плесень трещин на стене — картина,
где, сказочна, ты должна вот-вот
возникнуть, сбыться, оправдать предвестье.
Твоя икона открывает светлый
пейзаж вдали. За окнами ненастье.

***
Теперь представь себе постройки хрупкие
и черные от времени и дыма,
квадратные дворы и в них, посередине,
колодцы жуткой глубины; представь себе
полет тяжеловесный птиц ночных
и далеко внизу, на дне ущелья, отчверки
галактики — целебную повязку от страданий.
Но тот, чья поступь долго отдается во мраке,
без спутников идет, один, и ничего
не видит, кроме падающих арок, теней и складок.
Непрочно, слишком тонко звездное шитье,
на двух часах застыло око колокольни,
во вьющимся растеньям — и по тем — вползают
потемки, и мучителен их горький запах.
Вернись и завтра, — к северному ветру взываю, —
разрушь песчаник давней кабалы,
на чердаках нещадно перепутай моливтословы,
и все пусть будет мягким преломленьем, власью, пленом
сознания уверенного! С новой силой
вернись, холодный ветер, при котором в радость
оковы и бесплодны семена возможного!
Дороги слишком узки, черные ослы —
цепочкою — при цокоте разбрызгивают искры,
с невидимого пика отвечают магниевые вспышки.
О капли с кровель под набухшим фетром
ночного неба, время, ставшее водою,
тягучий разговор с лежащими в могилах, прахом, ветром,
ветром, что медлит, смертью, смертью, что живет!

***
Сквозь эту беспросветность и рыданья,
когда людские твари озверели,
что слышишь обо мне? Боюсь, едва ли
больше того, что в каменном тоннеле
утратила, в который канул поезд.
Круг жернова, обуглившийся пень,
последние границы мирозданья.
Скирда осыпалась — и, выйдя поздно
соединить бессоницу мою
и сон, где ты их видишь, дикобразы
склоняются на струйкой состраданья.

пер. Евг. Солонович