Искусствоед
Георгос Сеферис
Орест
камнем из пращи, камнем из пращи, камнем…
Сколько поворотов, кровавых кругов, сколько
черных рядов - люди, которые смотрят,
которые смотрели, как я, стоя на колеснице,
торжествующе поднимал руку,
и восхваляли меня громкими кликами.
Хлещет в глаза пена со взмыленных морд - когда эти кони устанут?
Ось трещит, ось дымится - когда загорится ось?
Когда оборвутся поводья, когда подковы
ступят наконец спокойно на землю,
на мягкую траву, где маки цветут,
где весной ты собирала ромашки.
Прекрасны были глаза твои, только не знали, куда смотреть.
Я тоже не знаю, куда смотреть, я, лишенный родины,
здесь состязаюсь - сколько еще кругов?
Подгибаются ноги: все слабей упираются в ось.
Ноги всегда подгибаются, если боги того пожелают.
И никто от этого не может уйти, как ни старайся.
Разве можно уйти от моря, которое тебя колыхало,
к которому ты стремишься вот здесь, на этой арене,
средь вражды и конского храпа,
среди камышей осенних, звенящих лидийским ладом.
Море, которое найти невозможно, как ни старайся,
сколько ни возвращайся назад к Эриниям.
Черные, неподвижные,
они молчат
и ничего не прощают.
Пер. Любови Лихачевой
Орест
камнем из пращи, камнем из пращи, камнем…
Сколько поворотов, кровавых кругов, сколько
черных рядов - люди, которые смотрят,
которые смотрели, как я, стоя на колеснице,
торжествующе поднимал руку,
и восхваляли меня громкими кликами.
Хлещет в глаза пена со взмыленных морд - когда эти кони устанут?
Ось трещит, ось дымится - когда загорится ось?
Когда оборвутся поводья, когда подковы
ступят наконец спокойно на землю,
на мягкую траву, где маки цветут,
где весной ты собирала ромашки.
Прекрасны были глаза твои, только не знали, куда смотреть.
Я тоже не знаю, куда смотреть, я, лишенный родины,
здесь состязаюсь - сколько еще кругов?
Подгибаются ноги: все слабей упираются в ось.
Ноги всегда подгибаются, если боги того пожелают.
И никто от этого не может уйти, как ни старайся.
Разве можно уйти от моря, которое тебя колыхало,
к которому ты стремишься вот здесь, на этой арене,
средь вражды и конского храпа,
среди камышей осенних, звенящих лидийским ладом.
Море, которое найти невозможно, как ни старайся,
сколько ни возвращайся назад к Эриниям.
Черные, неподвижные,
они молчат
и ничего не прощают.
Пер. Любови Лихачевой